Смахнув на пыльный пол хлопья краски, достопочтенный Эверард Льстив поднялся с кресла якобы эпохи Людовика XV, в которое я его усадил.
— Тогда можно пойти в мой клуб, — предложил он, отряхивая рукав сюртука. — Или у вас на примете есть что-то для артистических натур?
Я поднялся и провел длинной костлявой рукой по волосам. У меня действительно длинные, белые, костлявые руки, не буду отрицать, но вполне изящные. Сюртук и лицо — в пятнах краски; я пожал плечами.
— В самом деле, есть, — сказал я. — Очаровательное заведеньице на Роузбери-авеню. Возвращайтесь в восемь, и мы поедем. — Сказав это, я неожиданно повернул мольберт на скрипучих колесах, подставив портрет лучам золотого света, льющимся сквозь стеклянный потолок. — Узрите! Ваше бессмертие!
Скрипнув дорогими башмаками, Льстив сделал шаг вперед и вправил довольно-таки бесполезный монокль в стеклянный глаз. Нахмурился и, скорчив гримасу, покачал головой.
— Полагаю, обычно получаешь то, за что платишь, а, мистер Бокс?
Меня зовут Люцифер Бокс, но я готов вообразить, что вы это уже знаете. Не важно, станут эти записки основой моих мемуаров или же их нашли завернутыми в клеенку на дне сливного бачка через много лет после моей смерти, — я не сомневаюсь, что в тот момент, когда вы это читаете, я уже стал жутко знаменит.
Я вручил Льстиву его мягкие лайковые перчатки с максимально позволительной бесцеремонностью.
— Вам не нравится?
Старый дурак пожал плечами:
— Я просто не уверен, что это слишком уж похоже на меня.
Я помог ему надеть пальто.
— Напротив, сэр. Я вполне уверен, что смог уловить образ.
И выдал ему улыбку, которую мои друзья называют — вполне справедливо — улыбкой Люцифера.
Ах! Летний Лондон! Адский, как назовет его любой местный житель. Даже в первые невинные годы нового века он смердел нагревшимися на солнце экскрементами. Так что когда мы со Льстивом вошли в выбранное мною обеденное заведение, мы оба закрывали рты носовыми платками. Заведение было удручающе немодным, но безыскусность белых панелей в свете заходящего солнца могла считаться достойной Вермеера. Не мной, как вы понимаете. Ловушка для мух лениво вращалась над камином, желто-черная, как комок ушной серы.
Владелицей и управляющей этого места, сообщил я Льстиву, является женщина по имени Далила, дочь которой я когда-то писал — в качестве одолжения.
— Не самая, быть может, симпатичная особа, — признался я, когда мы уселись за стол. — Изнурительная болезнь лишила ее обеих рук, и их заменили деревянными. И — ох, все ее маленькие ножки были в ужасных железных кольцах. — Я в отчаянии покачал головой. — Отец сказал, что ее следовало бросить на произвол судьбы сразу после рождения.
