— Что ж, он попал в самую точку.
— И знаешь, у кого посоветовал учиться?
— Верно, себя в пример поставил.
— Нет, тебя.
— Меня? — удивился Самохин.
— Сказал, мне нужно учиться у тебя порыву, задору, так же как тебе следует учиться у меня трезвому расчету и выдержке.
— Выходит, две половинки: склей — и командир. А врозь — ни то ни се…
— Нет, он хочет иметь двух командиров. Без изъянов.
На этом и оборвался их разговор: близилось время атаки.
2
Когда Кареман возвратился из Киева, товарищи его не узнали. Лицо осунулось, глаза провалились, горестно сжатые губы как мел. Увидев его в окопе, Зубец сразу понял: случилось непоправимое.
— Юст, ты нашел своих? — с тревогой спросил он.
Кареман горестно покачал головой.
— И жена и дочь в Бабьем яру…
Неподалеку гулко рвались снаряды, дробно стучал пулемет, звонко лопались винтовочные выстрелы. Юст ничего не слышал. Он сидел, зажав меж коленей автомат, и смотрел в одну точку с таким выражением, будто ему нет никакого дела до того, что здесь происходит.
— Может, поешь? — несмело спросил Зубец.
Нет, ему ничего не нужно.
— Отдохни. Хочешь, постелю? Полежи, пока тихо.
Юст опять отказался.
Подошли еще разведчики. Зубец приложил палец к губам, и Юста никто не расспрашивал. Покурили молча. Тягостное молчание нарушил старый бронебойщик.
— А ты поговори, сынок, — участливо придвинулся он к Кареману. — Отвори душу. Легче станет.
— Ну что я скажу, Тарас Григорьевич? Тяжко мне, тяжко. А мне ли только? Ведь сто тысяч сгубили. Понимаете, сто тысяч! А мое горе — капля в море.
— Горькая капля, сынок.
— Что и говорить. Вспомнишь, просто в глазах темнеет.
— Конечно, силен, кто валит, а еще сильнее, кто подымается, — начал было Голев.
— Говорят и по-другому, — перебил его Соколов. — Если сабля твоя светла, молодец, глазам твоим темно не будет! Так, Валей, кажется, говорят у вас, — повернулся он к Шакирову.
— Так, так, — отозвался молодой башкир, подсев к Кареману. — Только не думаю, чтобы сабля Юста вдруг потемнела.
— Да, еще сильнее, кто подымается, — выждав, вернулся к своей мысли Голев. — А мы не то что поднялись, а в добрый час и размахнулись, и ударили. Темнеет в глазах, говоришь, — это не только от боли, — и от ярости. Расскажи-ка про все, что видел, слышал, чтобы и другие знали. Нам это сил прибавит в бою за ту вон гору, — показал уралец на позиции противника.
Юст поднял глаза и взглянул туда же. Вон откуда они снова лезут на Киев. Чтоб опять слезы, кровь, смерть? Чтоб новые муки? Нет, нет. Юст обвел взглядом товарищей. Скоро им всем в атаку. Как же можно молчать!
