Владельцы «Лесного поместья», Джордж и Эллен Бенсон, остались. Остался и Тимлин, который был разведён, не имел детей, чтобы их оплакивать, и был уверен, что рассказы про Канаду – просто басни. Через месяц, в начале июля, Бенсоны наглотались таблеток и легли в постель, слушая Бетховена на работающем от батареек электропроигрывателе. Теперь в «Поместье» жил один Тимлин.
«Всё, что ты здесь видишь – моё, – сказал он Робинсону, торжественно поведя рукой. – И когда-нибудь, сынок, всё это станет твоим».
Во время ежедневных прогулок вниз к «Поместью» горе и чувство утраты вроде бы отпускали Робинсона; солнечный свет приносил успокоение. Гэндальф активно обнюхивал кусты и пытался пометить каждый из них. Он отважно тявкал, когда слышал что-то в лесу, но всякий раз подбегал поближе к Робинсону. Поводок был нужен только из-за мертвых белок и бурундуков. Их Гэндальф метить не собирался; но он хотел поваляться в том, что от них осталось.
Дорожка к «Лесному поместью» ответвлялась от дороги, проходящей через кэмпинг, где теперь одиноко жил Робинсон. Когда-то съезд на эту дорожку был перекрыт, чтобы не допускать праздных зевак и людей, ищущих работу, таких, например, как он сам, но теперь ворота были всегда открыты. Дорожка с полмили извивалась по лесу, где косые, пыльные столбы света казались такими же старыми, как высокие ели и сосны, сквозь кроны которых свет просачивался, пробегала мимо четырех теннисных кортов, огибала поле для гольфа, и делала за конюшней петлю – туда выводили на прогулку лошадей, которые теперь лежали мертвыми в своих стойлах. Коттедж Тимлина был на дальней стороне поселка – скромный домик с четырьмя спальнями, четырьмя ванными комнатами, джакузи и собственной сауной.
– Зачем тебе нужны были четыре спальни, если ты жил один? – спросил его однажды Робинсон.
– Не знаю, и никогда об этом не задумывался, – сказал Тимлин, – но здесь во всех коттеджах по четыре спальни. Кроме «Наперстянки», «Тысячелистника» и «Лаванды». В них – по пять. К «Лаванде», кроме того, пристроен боулинг. Что называется, со всеми удобствами. А вот когда я ребенком приехал сюда с моей семьей, нам приходилось бегать в уборную во дворе. Святая правда.
Робинсон и Гэндальф обычно находили Тимлина в кресле-качалке на широком крыльце «Вероники», где он читал книгу или слушал свой Ай-пад. Робинсон отцеплял поводок от ошейника Гэндальфа, и пес – простая дворняга, никаких явных признаков породы, за исключением висящих как у спаниеля ушей – прыгал вверх по ступенькам, чтобы его приласкали. Погладив собаку, Тимлин осторожно потягивал за серо-белую шерсть в разных местах, и когда шерсть оставалась на месте, всегда произносил одно и то же: «Замечательно».
