Со стороны общественных огородов прибежала запыхавшаяся женщина, худая и простоволосая, она жалобно улыбалась старосте и все пыталась что-то сказать.
– Это жена Кондрата, – сообщил старосте все тот же мужик, – он почему – то был посмелее остальных.
Староста, угрюмо глядя на женщину, спросил:
– Кто горит?
– Не мы, кормилец, не мы!
– А чего же твой мужик позволяет себе такие слухи распускать? – гневался староста.
– Да что ты, что ты! И в мыслях не было!
– Дак кто же горел? – староста окинул притихшую толпу огненным взором.
– Я знаю, – встряла Маланья, – это дед Михей! Он старый, вот и не шумел вовсе, а с Кондратом они пошли Михея тушить.
Толпа зашевелилась снова, в воздухе отчетливо запахло дымом.
Староста крутнул носом и указал нагайкой на источник. Дым поднимался от реки. Народ ринулся туда с радостными криками.
Дед Михей топил свою баньку у реки, а в воде по самое горло сидел Кондрат. Вся его одежда лежала возле деда, тот спокойно рубил мелкую щепу, из трубы баньки шел уже хороший дымок.
Староста остолбенел.
– Михей! Это ты горел? – уже спокойным голосом спросил он.
– Никак нет, вашевысокродь! Не я! – отчеканил дед.
– Так кто? – не унимался староста.
– Вот он. – Указал на Кондрата дед Михей.
– А ну, подь суды! – Заорал староста Кондрату.
– Он не может о причине наготы, – объяснил дед Михей.
– А чего он там сидит? – удивился староста.
– Отмокает, – просто ответил дед.
Староста начал трястись от смеха, за ним засмеялись ребятишки, и скоро со смеху падала вся деревня.
– И чего он… ах-ха-ха – чего он мочит? – ржал староста.
– Того и мочит, – ответствовал Михей.
Деревня стонала. Староста, собравшись с силами, наконец спросил более вразумительно:
– С извоза вернулся?
– Ага, – сказал Михей.
– Стало быть опять, – заключил староста.
– Ах ты поганец! – закричала женщина с берега. – Опять по срамным девкам в городе бегал! Ну я тебе сейчас покажу, как меня перед людьми позорить! – Она кинулась в воду, воздевая кулаки. Кондрат шумно нырнул и поплыл, сверкая голыми ягодицами.
Народ ликовал.
Староста оттаял.
Жена Кондрата стояла по пояс в воде, мокрая кофта облепила тощую грудь, и горько плакала от стыда и жалости к своей бабьей доле.
Дед Михей продолжал спокойно рубить щепки для бани. Потом встал, кряхтя, и пошел к камышам доставать горе-гуляку, дабы полечить ему причинное место.
