И действительно, Рыльский, ученик одной из киевских гимназий, затем студент историко-филологического факультета Киевского университета, человек, далекий от революционных кругов, испытавший на себе влияния декадентского искусства, по-своему пришел к мысли о справедливости Великой Октябрьской социалистической революции; пришел, конечно, не сразу — в результате напряженных размышлений над сложными перипетиями революции и гражданской войны на Украине. В этой связи весьма выразителен, например, тот факт, что именно братья Рыльские после революции превратили свой дом в Романовке в школу, и сами же стали в ней учить крестьянских детей, то есть влились в ряды трудовой интеллигенции.
С 1919 до 1929 года Рыльский учительствует, сначала в селах Киевской области, а затем и в самом Киеве. И если в своем творчестве он некоторое время стоял на аполитичных, расплывчатых позициях абстрактного гуманизма, то ни в коем случае нельзя истолковать их как проявление враждебности к новому строю и новому мировоззрению тех, «кто был ничем, а стал всем». Однако эти позиции в условиях коренной ломки всего жизненного уклада, всех чувств, привычек, представлений скоро должны были обнаружить свою несостоятельность. Для Рыльского, как и для многих других представителей демократической интеллигенции Украины, началась трудная пора идейного перевоспитания и перевооружения, период вживания в новую, революционную действительность. Как протекал этот процесс, лучше всего проследить по стихам; ведь Рыльский, как и Маяковский, мог бы сказать: «Я поэт. Этим и интересен».
Поэтическое творчество Рыльского дооктябрьского периода собрано в книгах «На белых островах» (1910), «Под осенними звездами» (1918)[2] и в отдельно изданной поэме-идиллии «На опушке» (1918). Первая книга, книга пятнадцатилетнего автора, носит на себе явные следы ученичества и подражаний; главными здесь были влияния украинского модернизма, русского символизма и акмеизма. Все же, сквозь напластования чужих влияний, уже тогда был виден талантливый поэт с исключительным чувством ритма, мелодии, с еще неясными гуманистическими порывами, с присущим романтикам разочарованием в жизни, мотивами мировой скорби, желанием оставить эту грешную землю и улететь туда, в неземные выси, на «белые острова». Здесь еще было много книжных влияний и своеобразного, по удачному выражению А. И. Белецкого, «возрастного романтизма». Иногда несвойственную ему позу «разочарованного странника» чувствует и юный поэт, говоря: «Почему я должен грустить, я молод, и я жить желаю».
