— Вернемся, однако, к истории Шевченко. Что показала графическая экспертиза? Как развивались ваши отношения?
— Экспертиза показала, что анонимка была напечатана на одной из трех пишущих машинок в офисе Шевченко. Причем на той, которой чаще всего пользовался его предшественник на посту заместителя Генсека ООН. Об этом я, как и обещал, рассказал Шевченко, дав понять, что на нашем уровне инцидент исчерпан и у него более нет причин для волнений. Мне показалось, что он был вполне удовлетворен услышанным. По крайней мере, поблагодарил за помощь и поддержку.
— Как вы думаете, он понимал, что анонимка могла попасть в руки американских спецслужб и они не упустят шанса ею воспользоваться?
— ФБР и прочие американские спецслужбы не оставляли без своего специфического внимания ни одного советского гражданина, прибывавшего в США даже на короткое время. Об этом знали все. Это, во-первых. А во-вторых, он приехал на такую должность, которая, безусловно, вызывала особый интерес к его персоне. И, конечно, анонимка для них была просто находкой. Понимал ли все это Шевченко? Думаю, да. Но я с ним это не обсуждал. Вообще он больше в моем кабинете не появлялся и не обращался за помощью или советом. Мы виделись и в здании ООН, и в нашем представительстве, здоровались, конечно, иногда говорили о вещах, связанных с работой ООН… Как правило, держался он спокойно, уверенно. Улыбка и шутка постоянно были при нем. До своего отъезда в Москву в 1974 году я не замечал в его поведении и, как мы говорим, «в обстановке вокруг него» чего-то настораживающего, что требовало бы моего вмешательства.
— И, тем не менее, в апреле 1978 года он ушел к американцам. А работать на ЦРУ стал еще раньше.
— Насколько мне известно, оперативные данные о том, что ЦРУ активно и небезуспешно ведет вербовочную разработку Шевченко, стали регулярно поступать в Центр по каналам разведки где-то в конце 1976 года. При этом приводились факты, аргументы и личные наблюдения, не лишенные убедительности. Ставился вопрос о том, чтобы во избежание худшего срочно откомандировать его из Нью-Йорка в Москву. Сама резидентура таким правом не располагала. Это было исключительной прерогативой посла или Старой площади (тем более, что речь шла о человеке, занимающем должность заместителя Генсека ООН).
Дело дошло до того, что нью-йоркская резидентура направила в Центр, я бы сказал, сигнал SOS: Шевченко запил, стал избегать встреч с советскими людьми — необходимо принять срочные меры. Лишь после этого делом Шевченко заинтересовались в МИДе и на Старой плошади. Со стороны Громыко реакция была такой же, как и на предыдущие сигналы: «Не мешайте работать молодому способному дипломату».
