Как и заверял Ивашка Рябов, капитан встретил меня радушно. Поинтересовался только, есть ли рекомендации. Тут-то и пригодилось письмо господина Мариуса.
– Гут, – сказал Роде, ознакомившись с документом. – Сейчас пойдём к стряпчему – в порту есть конторка, составим договор.
Ёлки-палки, и в шестнадцатом веке бюрократия!
Стряпчий, мэтр Йорден, тучный мужчина со склеротическим румянцем на шеках, долго скрипел пером, составляя документ по всем правилам. Закончив писать, присыпал песочком, стряхнул и прочёл вслух. В договоре указывалось, что «Яков Демин (это моя настоящая фамилия), поступает лекарем на судно «Единорог» (порт приписки Копенгаген) под начало капитана Карстена. Жалование Якову Демину положить 31 крейцер в день, с полным довольствием». В конце имелась приписка: «В дележе добычи не участвует и свою долю в оной не имеет».
Что за добыча предполагается на судне? Они что, собираются рыбу ловить? А может, это китобойный корабль? Впрочем, мне-то какая разница – я же только лекарь, а в остальном не участвую (согласно договору). Что касается денег, жалование в половину серебряного гульдена (гульдинера) чуть выше, чем у новых товарищей – моряков. Правда, в отличие от меня, те имели долю при дележе некой добычи.
В антверпенском порту жизнь кипела и била ключом. Корабли со всего Старого света и из Нового то и дело швартовались у причалов, растянувшихся вдоль берега не на одну милю. Портовые грузчики и матросы день-деньской катали по талям какие-то бочки, таскали ящики и тюки, клетки с курами и бог знает что ещё. В людской гомон вплетались мычание, ржание, блеяние, кудахтанье и хрюканье. Дурными голосами орали чайки, устраивающие в воздухе свары из-за лакомых кусков. Ароматы заморских пряностей смешивались с запахами кипящей смолы и вонью протухшей рыбы.
Наше судно (теперь я имела право говорить о нём так), трёхмачтовый галеон «Единорог» готовился выйти в море.
Я поначалу не могла понять, почему корабль считают трёхмачтовым, когда на самом деле их только две. Думала, может, третья просто сломалась. А когда спросила у новых товарищей, те меня на смех подняли.
– Сломалась, баишь? Ха-ха-ха! – как конь, ржал Ивашка Рябов. – Оно и видно: не моряк ты, паря. Третья-то мачта, вона, на носу – бушприт прозывается.
Им смешно, а мне-то откуда знать такие тонкости, как наличие вертикальных и наклонных мачт. Оказывается, жердь, торчащая вперёд на носу корабля, это и есть бушприт – наклонная мачта.
