Кто-то из селян, некогда услышав новое красивое словцо, брякнул, что отряд сей – не разбойники, а карбонарии. А так как большая часть крепостных и слыхом не слыхивала о карбонариях, то и вовсе растерялась: чего, мол, делать то с энтими карбонариями? – ждать али топором рубить?
Окружив усадьбу, крестьяне с удивлением увидели, что карбонарии весьма почтительно разговаривают с барской домашней прислугой, а затем и с Марией Ивановной, которая самолично вышла их встретить.
Пожилой крестьянин, хорошо помнивший события двадцатилетней давности, высказал другую версию: мол, сбежал Наполеон с острова, на котором его держали супротив воли, и желает таперича укрыться у барина, Дмитрия Федоровича… Тотчас подскочил другой крестьянин, который божился, что лично видел, как Бонапарт вылезал из коляски… Правда селяне не поинтересовались у всезнающего собрата: где он ранее видел Бонапарта? и как безошибочно разглядел его в рассветный час?
Наконец к крестьянам вышел управляющий, объявив, что приехали люди графа Астафьева и полицейские из Калуги, дабы ловить разбойников, напавших на Дмитрия Федоровича.
Крепостные выслушали, переминаясь с ноги на ногу, посетовав на то, что отродясь в здешних местах разбойников не было, а таперича появились, знать не к добру…
И разошлись по избам.
* * *
Наташа почти не спала, а лежала на кровати в полудреме. Глаша, как и было приказано, сидела подле нее, не спуская глаз с молодой барыни, но сон и бурные события прошедшего дня сказались: горничная задремала.
Наташа очнулась от голосов, доносившихся со двора. Первой мыслью, посетившей ее прелестную головку, было: «Боже мой! Схватили Константина… Нет только не это…»
Она вскочила с кровати и бросилась к двери. Глаша спохватилась, и откуда столько прыти взялось, перегородила барышни дверь своим упитанным торсом.
– Не пущу, Наталья Дмитриевна. Барин не велели-с…
– Ах, так! Значит, ты теперь на стороне моего папеньки-тирана!
Глаша, тяжело пережив прошедший день, понимая, что произошло, решительно ответила:
– Нет, барышня, – не на его. Но все равно не пущу. Идите спать.
Наташа надула губки и села на кровать.
– Все, все против меня. Удавлюсь, но не пойду за графа…
Глаша перекрестилась.
– Чего удумали, Наталья Дмитриевна. Грех-то какой!
– А не грех дочь единственную за старика отдавать? А, Глаша, скажи!
Горничная замялась, она искренне сочувствовала молодой барыне.
– Да, Его Сиятельство слишком стары для вас.
– Вот, даже, ты это понимаешь! Но только не мой папенька, впрочем, как и маменька…
