У Наташи упало сердце и забилось внизу живота.
– Но он же старше папеньки на двадцать лет, а меня – на сорок! – пыталась возразить она.
– Ну и что! Эка невидаль! А за кого тебя выдать, позволь спросить? Вокруг помещики сводят еле-еле концы с концами. Ты так хочешь жить?
– Нет…но…
– Никаких «но»! Отец поговорит с графом, они – давние друзья. Да и тот выказывал намеренье жениться, стало быть, не потерял еще интерес к женщинам.
– Но, маменька! Почему на мне? Пусть найдет еще кого-нибудь, скажем вдову…
– Наташенька, ты, что не желаешь жить в Санкт-Петербурге? Блистать на балах?
– Желаю, конечно… Но граф стар! Маменька, я не хочу выходить за него! – уверенно заявила Наташа.
– Ишь, взбеленилась! А кто тебя спросит? Отец велит, и выйдешь за графа!
Наташа тихонько заплакала: «Нет только не за старого Астафьева… А как же Константин? Он такой красавец и обходительный… Надо что-то предпринять… Но что?»
Дмитрий Федорович Погремцов сел в пролетку, которой правил небезызвестный Пантелемон, и направился в Астафьево, дабы засвидетельствовать почтение графу, а также выразить благодарность за приглашение на ужин в честь дня рождения. Но это ему лишь казалось… На самом деле помещик Погремцов надеялся переговорить с графом о Наташеньке, дабы устроить ее судьбу. А предстоящее мероприятие могло быть весьма «на руку», так как давало возможность сообщить калужскому высшему обществу о предстоящей помолвке.
Дмитрий Федорович волновался: «А, если Павел Юрьевич не захочет? Или скажет, мол, слишком молода? Да и мало ли что…»
Граф встретил друга с распростертыми объятиями. Они выпили наливочки, закурили отменные английские сигары, к которым граф пристрастился еще в Санкт-Петербурге.
– Я, собственно, Павел Юрьевич, хотел обсудить с вами весьма деликатное дело, – начал Погремцов издалека, выпуская изо рта струйку дыма.
– Говорите, друг мой, без обиняков. Чем я могу помочь вам?
– Дело в том, что Наталья Дмитриевна достигла того возраста, что пора бы подумать о замужестве…
– Да-а-а… Наталья Дмитриевна – прекрасная барышня, – протянул граф многозначительно. – Был бы я помоложе лет на двадцать… Ух! Простите, Дмитрий Федорович, за вольность.
Погремцов не ожидал подобной реакции графа, и тотчас сделал вывод: граф не равнодушен к Наташеньке… И это прекрасно!
– Так вот, ваше сиятельство, Павел Юрьевич, отчего бы вам и не сделать этот «ух»?
– В смысле?
– Жениться на моей дочери. И породнились бы мы с вами. А?
Граф задумался.
