Григорий Павлович Коноплев был Борису дядей и когда-то работал на Кунцевской ткацко-отделочной фабрике № 14. В тридцатых годах на этой же фабрике работала и моя мама. Когда в Кунцеве стали искать троцкистско-зиновьевское подполье, одним из первых арестовали Коноплева. Почти всех арестованных мама знала и очень их жалела: "Боже мой, какие это были люди, какие люди..."
Вообще же, как это ни странно, наши с Борисом семьи были чем-то схожи друг с другом. Наверное, прежде всего тем, что сердцевину большой семьи составляли сестры. У Матрены Павловны, матери Бориса, было две сестры: Анна Павловна и Полина Павловна. У моей мамы было четыре сестры, трое из которых тоже жили в Кунцеве и постоянно общались друг с другом. Семья Коноплевых переселилась в Кунцево в конце двадцатых годов. Как и моя семья. За спиной у Коноплевых было страшное несчастье. Пожар в деревне Картавки под Гжатском, откуда они были родом. Полдеревни, в том числе и дом Коноплевых, сгорело дотла. При тушении пожара ослеп глава семьи Павел Коноплев, солдат Первой Мировой и Гражданской войн.
За спиной моей семьи были кровавые погромы в годы гражданской войны. Невозможно не сказать и о том, что именно под Гжатском в 1942 году во время танковой атаки погиб единственный брат моей матери - тридцатилетний Хаим Гробман. Тоже, наверное, какая-то невидимая нить, протянутая между мной и Борисом...
Наши семьи были той самой "свежей кровью", которая, начиная с двадцатых годов, вливалась в столичную жизнь. Именно в таких семьях часто воспитывались дети, у которых потом был сильно развит дух соперничества, твердое желание найти собственную жизненную вершину.
В семье Бориса очень гордились успехами Саши Тарасова, сына Анны Павловны, который в 1945 году сумел сдать экзамены и поступить в МГИМО, институт международных отношений. Институт этот был хорошо известен тем, что в нем в основном учились дети очень ответственных советских работников. Поступить в институт Тарасову помогло то, что еще в школе он упорно учил немецкий язык, брал дополнительные уроки и в конце концов стал свободно владеть им. Когда я впервые увидел Тарасова в доме Бориса, то он произвел на меня очень сильное впечатление. Серые небольшие глаза, высокий лоб, насмешлив и задумчив одновременно, мягкая, тихая и очень значительная речь. Теперь я и сам убедился, что тот ореол, которым был окружен Тарасов в семье, возник неслучайно. Все были уверены, что Тарасова ждет впереди блестящее будущее. Борис звал Тарасова Шуриком.
