Через много лет я узнаю, что не Вольтер провалила организацию и что Тарасов был против ее убийства.
Следствие закончилось, и нас отправили в Бутырскую тюрьму на пересылку. Здесь нам предстояло выслушать приговор Особого Совещания, после чего стать грубой рабочей силой. Вот справка, которая хранится в моем деле:
"Врачебная справка. 9 апреля 1949 года.
Общее состояние удовлетворительное. Диагноз по-русски здоров.
Годен к физическому труду. Подпись".
Перед прочтением приговора мы с Тарасовым оказались в одной камере. Позднее мы встретились с Гаркавцевым и Черепинским. Василий Лаврентьевич Гаркавцев когда-то был ученым секретарем Воронежского университета. Взрослый человек. Автор работы о скрытой проституции в СССР, которую написал по просьбе Студенческого научного общества. Председателем этого общества был Белкин. Видимо, когда они обсуждали эту статью, то обнаружили общность взглядов и на многие другие проблемы. Семен Черепинский был студентом Воронежского университета и во время бесконечных бесед, которые велись в камере, советовал многим арестантам переключить свое внимание с политики на математику, поскольку именно ей будет принадлежать будущее.
Тарасова приговорили к десяти годам лагерей. Гаркавцева[1] и Черепинского[2] - к восьми. Меня - к семи. К семи годам был приговорен и Борис, которого, к общей нашей с Тарасовым радости, мы встретили в горьковской тюрьме. Эту тюрьму называли еще Соловьевской, по фамилии ее тогдашнего начальника.
В той же камере находился еще один наш воронежский одноделец. Василий Дмитриевич Климов[3]. Этот человек интересовал меня чрезвычайно. Именно он должен был создать группу боевиков и убить Вольтер. Климов - высокий, улыбчивый человек, но эта улыбчивость казалась мне очень суровой. Весь он словно бы принадлежал другой эпохе. Эпохе Желябова, Перовской, Халтурина. Когда я спросил Климова о Вольтер, улыбка исчезла с его лица. Он сказал, что пистолет дал осечку. Борис чуть ли не в первый день нашей встречи спросил Тарасова, почему мы так быстро провалились и почему именно нас, москвичей, арестовали первыми. Тарасов ответил загадочно. Он сказал, что теперь еще рано об этом говорить, поскольку ничего еще не закончилось.
Вскоре Тарасова, Бориса, Гаркавцева и меня отправили на этап.
По дороге простились с Борисом. Местом его дальнейшего заключения стал Унжлаг.
В кировской пересылке нас развели по разным камерам. Расставание с Гаркавцевым получилось неожиданно теплым. В моей памяти он остался именно таким, каким запомнился в те минуты: взрослым и очень печальным человеком.
