Зима в этом году долго не хотела уходить: снег таял и снова выпадал, оттепель сменялась холодами... Сейчас была уже первая декада мая, но мир все еще оставался пыльным, и почки на деревьях набухли, а раскрываться и не думали.
Земля жаждала дождя - но его все не было и не было...
Мара дождалась, пока отец и мать уснут, завернулась в шерстяное покрывало и вышла на лоджию. Их новая квартира была на первом этаже, и голые ветки сирени и рябины протягивали к ней руки сквозь еще не застекленные квадратики рам.
Она опустилась в старенькое раскладное кресло и раскрыла "Двадцать семь признаков боли", успевшие стать ее молитвенником за эти пять недель.
Пять недель... Пятый месяц ее беременности.
Книжка была заложена фотографией Лазора - единственной, которую оставила ей Генна. Из жалости или она просто за что-то зацепилась в сумочке - сейчас уже не узнать.
Когда Мара обнаружила кражу, то неделю не могла прийти в себя от такого вероломства. Потом сообразила, что у нее остались негативы, сдала их на повторную печать, но и здесь подстерегала ее неудача: не только не сделали фотографий, но и безнадежно испортили негативы... Хоть плачь!
Только самая первая фотография и осталась: на галерее Плескавской крепости, вполоборота, с взлохмаченными медовыми кудрями и чуть виноватой улыбкой...
Отрада и мука мне думать о нем постоянно.
И прочие все наслажденья забыты беспечно.
Одним лишь желаньем охвачена: взор его встретить.
Но тонкими пальцами боль прикасается к векам, Мешая мне видеть...
С улицы падал свет фонаря - Маре вполне его хватало. Она торопливо перелистала книжку, ища любимое... Да, вот оно, под номером двадцать четыре:
Что в одиночестве моем, любимый, Мне помешало думать о тебе?
Влюбленных смех и поцелуев звуки, Что с улицы слышны.
Не для меня По лунным нитям мотыльки ночные С небес спустились.
- С тех пор, как тебя нет рядом, мне горько об этом помнить, - тихонько прочитала Мара, глядя на соседнюю страницу. - Старательно каждый вечер пытаюсь забыть об этом...
Ночь молчала. Но странно напряженным было это молчание - словно там, во тьме, кто-то чего-то тревожно ждал...
Она снова зашептала, словно заклинание, водя по странице уголком фотографии:
- Мака дурманнее взгляд твой и речи, Розы нежнее губы скупые.
Воспоминаний букет, перевитый Жесткой осокой, руки мне режет.
Чертополох открывает под утро Взгляд свой лиловый, но кто мне ответит:
Что за цветок расцветет в моем сердце В день, когда снова с тобою увижусь?
