Марк не помнил, в какой последовательности шел дым от горящего леса и в какой последовательности шли атаки танков на этот лес. Иногда сквозь дым и треск падающих деревьев доносился к нему вдруг визг собак, невесть зачем появившихся.
Мимо пробежали пехотинцы: выбивать гитлеровцев из захваченного ими дзота. Выбили, вернулись, – перекололи парашютный десант.
– Огонь!
Ночь. Ночь на Бородинском.
Немцы бьют из пулеметов трассирующими пулями. Зажигают фары танков… Наши, навстречу фарам, – свет десяти прожекторов.
Вечер был бы совсем прохладен, кабы не дым. С какой радостью глядели, когда орудия выкатились из леска, оставив позади себя догорающие деревья. Выстроились в линию, нашли родничок, умылись.
Шурша соломой, подошел Воропаев.
– Присядьте, товарищ, лейтенант, – строгим голосом сказал он, – закуты нет. Да и к чему? Солнце встанет, немца лицом к лицу встретим. Он ждет. Я соломки подстелю.
– А ты, Воропаев? – с усилием спросил Марк. – Подполковник звонил: ты произведен в сержанты. Как, сможешь?
Воропаев сказал с простотой, которая казалась даже искусственной:
– А я, как все, товарищ лейтенант. Пятый день смогли, сможем и десятый. Только бы по двести грамм сейчас, это бы да!.
Марку не хотелось водки, но не хотелось и огорчать Воропаева.
– К вечеру подполковник обещал исхлопотать.
После прохладной воды руки горели. Горело и лицо. С жадным вниманием приглядывался Марк к своим потемневшим и дрожащим рукам, пытаясь усталостью объяснить то, что происходило у него в сердце. Он верил в проницательность Хованского, в его знание военного дела, но, с другой стороны, разве Марк не видел Елисеева, Бондарина, Настасьюшки и разве не над ними, милыми и хорошими, разорвались снаряды, посланные по его, Марка, приказанию?!
– Воропаев, у тебя зеркальце…
– В мешке, товарищ лейтенант.
– А, вспомнил. У меня есть…
Потолок, неожиданно оказавшийся над ним, резко рванули. И тут же, еще более резко, рванули из-под ног землю. Вслед за тем открылось бесконечно широкое и бесконечно голубое пространство. Не закрыть глаза нельзя. Он сделал движение рукой, как бы запахивая шинель, и закрыл глаза.
Разорвавшаяся на холмике в наполовину затоптанных следах от елисеевского танка вражеская мина сбила Марка с ног, и осколки металла врезались ему в бедро и в плечо.
Полчаса спустя наши войска перешли в контратаку, и гитлеровцы повернули на Дорохово.
12
Когда орудия действовали исправно и били точно, Марк думал, что действуют и бьют они так потому, что из штаба полка ему дают замечательные приказания. А когда орудия стреляли плохо и расчеты суетились без толку, Марк думал, что вся эта бестолковщина от запаздывающих приказаний. Он и не замечая того, что полк уже давно не дает ему приказаний, ограничившись регистрированием того, что Марк делает.
