Ясное дело, у меня перед глазами сейчас же возникла Ма, как по вечерам она сидела и латала наши с Хартмутом одежки, отпускала подлинней — если было куда. Новые вещи стоили слишком дорого. Только сейчас я начала понимать, как она на всем экономила — с двумя детьми и крошечной зарплатой. И никаких алиментов. Нам ни на что не хватало денег, кроме самого необходимого. Себе на одежду она отсчитывала сто пятьдесят марок. В год, разумеется. Все шила сама, обувь покупала только на распродажах, каждая набойка производила дыру в семейном бюджете, а в последние дни месяца мы жили на картошке в мундире и твороге — с тех пор я в рот не беру ни картошки, ни творога. Она вкалывала по восемь часов в конторе Вуппермана и хватала столько сверхурочных, сколько могла выдержать. И работала хорошо.
При этом дома у нас было весело. Во всяком случае, веселее, чем у Клер и ее Баке. Или у Тидьенов, где запрещалось громко смеяться и разговаривать. Я всегда подозревала, что она тяжело переживала свои романы, все ее мужчины приносили ей только огорчения, в этом я пошла по ее стопам. Но она вела себя сдержанно, насколько это было возможно, и мы никогда не видели, чтобы кто-то оставался у нее на ночь, хотя точно знали, что у нее кто-то есть. Здесь между нами не было недоразумений.
Как бы мне хотелось, чтобы под конец ее печальной жизни у нее появилось бы что-нибудь хорошее. Дружба или любовь, например. Кто-нибудь, кого она любила бы и о ком заботилась бы. Немного денег, может быть, возможность путешествовать. И уж во всяком случае, не быть сбитой на дороге дождливой ночью. Умереть вот так, на улице, как раздавленный ежик, ни от кого не дождавшись помощи. Но, хоть это видение до сих пор терзает меня, я считаю, что ее смерть стала логичным завершением всей ее жизни. Она умерла, как жила. Как заводная кукла-кружевница в стеклянной витрине. Потому что в конце концов это нам приходится платить по всем счетам. Нам, женщинам.
Нора
Это я предложила подняться на городскую колокольню Белфрид. Как-никак символ города, к тому же мне так хотелось взглянуть на окрестности сверху, а если повезет, даже увидеть побережье.
Одолев первые двадцать ступеней, я поняла, что мне это не под силу. Зря я посмотрела вниз. У меня засосало под ложечкой. Я боюсь высоты. Я должна остановиться, ухватиться за что-нибудь. Клер, не оборачиваясь, шла дальше, шаг за шагом. Зато Додо — о чудо! — проявила сочувствие:
— Что, голова закружилась? Может, вернемся назад?
