— Так их, так! — приговаривал Лужко.
Все его внимание было сосредоточено теперь на узкой, избитой воронками полоске земли, где суетились вражеские пехотинцы и ползали танки. Скорее инстинктом, чем сознанием, Лужко понял, что перед правым флангом вражеская атака сорвана, а перед левым противник еще не остановлен и продолжает продвигаться к нашим окопам.
— Бондарь, — крикнул он, — весь огонь перед левым флангом!
Станковые пулеметы с правого фланга ударили влево, и там, перед высоткой, все вражеские пехотинцы залегли.
— Ну ладно, у вас, кажется, пока затихло, — подавая руку Лужко, сказал Бочаров, — я пойду в первый батальон.
— Пойдемте вместе, — предложил Панченко. — Ну, Петро, держись, впереди пострашнее будет!
Лужко тоскливо посмотрел им вслед, глубоко вздохнул и обернулся к позициям противника. Там из-за холма вновь выдвигались отошедшие было назад танки, опять группами, цепями и в одиночку поднималась вражеская пехота, снова начиналось то, что на военном языке называется атакой.
* * *
Расчет сержанта Сиверцева при первых ударах артиллерийской подготовки выбежал из блиндажа и занял свои места в дзоте. Получив приказ укрыться и оставить у пулемета только дежурного, сержант, стараясь перекричать неумолчный гул канонады, скомандовал:
— Всем в блиндаж! Дежурить останусь я.
— Я же наводчик, товарищ сержант, — возразил Коновалов. — Мое место у пулемета!
— Я, кажется, ясно сказал, — еще громче прикрикнул сержант, — марш в блиндаж!
Коновалов, Ивакин и Круглов нырнули в тесное и узкое подземелье. Здесь канонада звучала глухо и монотонно. При близких взрывах сотрясалась и вздрагивала земля, сыпался песок, резко хлопала запертая дверь.
Круглов сел на солому в углу, прислонился спиной к доскам, чувствуя, как упруго и часто стучит сердце, как нарастает сосущая боль под ложечкой и все тело покрывается липким потом. С каждым близким ударом снаряда он вздрагивал, мысленно твердя, что вот удар, еще один удар — и снаряд угодит прямо в их блиндаж. Но взрывы ахали рядом, совсем рядом, настолько рядом, что ходуном ходила земля, а блиндаж не разваливался, бревенчатый накат все так же желтел неочищенной корой сосны, дверь стучала о притолоку и со скрипом отходила назад. Томительное ожидание неизбежной смерти окончательно подорвало силы Круглова. Пот градом катился с его лица, нижняя рубашка и гимнастерка промокли, ноги и руки стали непослушными, словно чужими. Он пытался о чем-нибудь думать, отвлечься, но в голове упрямо билась только одна мысль: «Вот сейчас, вот сейчас, прямо в блиндаж, и все кончено».
