Обходя кучи мусора, Василий Иванович уныло брел заводским двором. Увидев глазницы выбитых окон первого цеха, он обессиленно прислонился к стене и замер. Ему казалось, что стоит еще раз шагнуть, как он упадет и больше не поднимется.
— Положение, товарищи, тяжелое, — вывел его из оцепенения тихий голос за стеной. — Немцы отчаянно рвутся к Москве…
Голос смолк, и послышалось тяжелое, прерывистое дыхание усталого человека. По рассказам Веры Василий Иванович знал, что на заводе неизвестно зачем остались семеро молодых мужчин из разных цехов и начальник второго цеха Полунин. Все они были призывного возраста, но в армию не ушли и с заводом не уехали. Давно зная Полунина, Василий Иванович безошибочно различил его голос.
— Если немцы ворвутся в Москву, мы приступаем к работе, — продолжал Полунин за стеной.
Услышав эти слова, Василий Иванович стиснул зубы и неуверенными шагами двинулся вдоль стены. Миновав раскрытые ворота, он увидел тех самых семерых мужчин, о которых рассказывала Вера. Тесным кружком они стояли вокруг Полунина и, заслышав шаги Василия Ивановича, повернулись к нему.
— Василий Иванович? — удивленно и с заметной досадой спросил Полунин.
— Нет, выходец с того света, — буркнул Василий Иванович и со злостью выкрикнул: — Шепчетесь, туды вашу мать, Москву сдавать готовитесь!
От тупой боли в груди он вдруг пошатнулся, жадно хватая ртом воздух, постоял мгновение и, оседая на землю, погрузился в пелену зыбкого тумана.
Очнулся он от холода. Как сквозь сон, доносился до него едва слышный говор Полунина:
— Вот, старый, что подумал!
— Не он один, многие косятся. По улицам ходить стыдно, — с горечью произнес второй голос.
— А ты не стыдись того, что партия поручила, — сердито ответил Полунин.
«Подпольщики, видать, — сообразил Василий Иванович, — а я — то на них».
Он открыл глаза и увидел озабоченные лица рабочих. Все они с жалостью смотрели на него, и от этого ему стало стыдно и за то, что подумал о них, и за то, что сказал.
— Лежи, лежи, Иваныч, — с нежностью проговорил Полунин, — все обойдется.
Василий Иванович поймал его руку и, перебирая сухие пальцы, хрипло попросил:
— Ты, Семен Федотович, в случае чего и меня в виду поимей. Я еще пригожусь. Из Москвы-то я никуда…
* * *
После этого случая Василий Иванович еще несколько дней пролежал в постели, но уже чувствовал себя совсем не так, как раньше. Мысль, что, если Москва и будет занята немцами, в ней для борьбы все равно останутся наши люди, успокаивала и придавала сил. Переругиваясь с женой, он все чаще и чаще вставал с кровати, бродил по комнате и каждый вечер с нетерпением поджидал Веру. Она возвращалась с завода усталая, бледная, но необычайно возбужденная и сразу же начинала рассказывать. От Веры он узнал, что Московский комитет партии поручил Полунину на опустошенном заводе организовать выпуск мин, что Полунин и те семеро оставшихся с ним мужчин восстановили четыре старых токарных станка и уже начали обтачивать мины, что на месте заводской автобазы старый шофер Селиваныч, громко именуемый теперь заведующим гаражом, Вера и трое шоферов отремонтировали два брошенных грузовика и теперь возят на завод заготовки мин, что там, где был инструментальный цех, обосновался военный техник с несколькими рабочими и что они на днях начнут снаряжать мины, и тогда завод полностью освоит военное производство.
