Наутро опять пили, поздравляли Павла, поздравляли ее, опять наглые взгляды со всех сторон рассматривали ее. Случайно, из разговоров сгрудившихся у двери парней и девушек, она узнала, что Андрей неизвестно куда ушел из дому. Она рванулась из-за стола, выбежала в сени, но Павел догнал ее, притиснул в темный угол и жестоко избил. Физической боли она не чувствовала. Только в душе надломилось что-то, придавило ее. Она подчинилась мужу, подчинилась своим и его родителям, ничем не выдавая своего несчастья. Она ничего не знала об Андрее, но когда через пять лет он приехал в деревню, увидев, что он пошел в парк, не совладела с собой и побежала к нему. С этого времени самыми лучшими днями были редкие приезды Андрея в отпуск. Теперь и это исчезло навсегда.
По селу, разбредаясь по домам, мычали коровы, блеяли овцы; в сенях шумели дети; испуганная мать несколько раз заглядывала в чулан, а Наташа лежала, ничего не слыша и не чувствуя. Ее охватило безудержное отчаяние. Она снова попыталась заплакать, чтобы немного облегчить страдания, только слез по-прежнему не было. На мгновение ей представилось, как Павел возвращается с фронта, своей увалистой походкой приближается к ней, протягивает руки, хочет обнять ее. Ей стало омерзительно, гадко, и она, со стоном заскрежетав зубами, вскочила с постели.
— Нет, нет! — прошептала она. — Пусть что угодно, только этого не допущу! Я тоже человек…
Она присела на кровать, оправила платье и растрепанные волосы. Младший сын Володя звал ее. Она хотела прикрикнуть на него и тут же подумала, что ни он, ни другие ее дети ни в чем не повинны, виновата только она сама, что народила их от нелюбимого, постылого человека. Они должны жить, ничего не зная, и она обязана заботиться о них, сделать их жизнь такой, чтоб не переживали они того, что пришлось перенести ей самой.
Она встала, еще раз одернула платье, причесалась и пошла в избу. Отец сидел у окна и что-то делал.
— Что вы в темноте всегда, неужто огонь трудно зажечь, — не имея сил скрыть закипевшую обиду на родителей, сердито крикнула она, — вечно вы так!..
— Огонь, — иронически прошепелявил отец, — а керосинчик-то тю-тю, кусается, на рынке только, а там три шкуры сдерут.
— Не твоя забота! Я небось день и ночь мотаюсь, могу хоть поужинать при свете.
Чувствуя, что теряет власть над собой и может нагрубить отцу, она резко повернулась, яростно хлопнула дверью и вышла на улицу.
Было уже совсем темно. В окнах изб тускло мигали розоватые огоньки. Ярче всех светились окна Бочаровых. Она смотрела на эти окна и не могла оторвать взгляда. По тому, как часто надвигались тени на окна, она понимала: там сейчас царит веселое оживление. Видимо, больше всех весела Алла. Она красивая, счастливая, счастливая полным счастьем, а не урывчатым, тайным, запретным.
