Бочаров рассеянно взглянул на серую лошаденку с ввалившимися пахами и острыми выступами ребер на густой, видать, никогда не чесанной шерсти. Лошадь, опустив голову, равнодушно жевала свеженакошенную траву и не замечала даже, что вокруг ее ног невозмутимо копошились куры.
— Вот какие теперь лошадки в колхозе, — без прежней язвительности сказал Гвоздов, — кожа да кости. И как только ноги таскают!
— Неужели все такие?
— Это еще ничего, на других и смотреть больно.
— Но у нас же такие лошади были!
— Были, да сплыли. На чем армия ездит? На колхозных лошадках, да не просто на лошадках, а на первейших! А в колхозах одни худобы, да и тех кормить нечем. Святым духом питаются. Весной-то еще туда-сюда, трава хоть есть, а зимой на одной соломе. Эх, да что и говорить! — с отчаянием махнул рукой Гвоздов и достал из-под травы солдатский вещмешок. — Давай-ка лучше выпьем за встречу, что ль, за молодость нашу и чтоб война поскорей кончилась!
Из-за горизонта за станцией неторопливо поднялось большое, еще не слепящее глаза солнце, и все вокруг преобразилось. Старая, покосившаяся набок станционная постройка словно ожила, сверкая каплями росы на железной, давно не крашенной крыше; брусчатка и окаменевшая земля на платформе и вокруг станции порозовели, приобретая какой-то едва уловимый оттенок жизненной силы; старые тополя, с лепящимися на них черными островками гнезд стояли в немом оцепенении, повернув к солнцу блестящие ярко-зеленые листья; и даже тощая лошаденка перестала жевать траву и, подняв голову, смотрела на расстилавшееся за станцией море озимых.
Бочаров не мог понять: то ли солнце, то ли выпитый спирт или радость свидания с родными местами подействовали на него, но он в эти минуты чувствовал, как теплая волна радостного, спокойного чувства наплыла на него. Он другими глазами смотрел вокруг, поддакивал Гвоздову, не понимая ясно, о чем говорил тот, и в полусонной расслабленности думал об Ирине, о сыне и о том, как встретится он с родителями и женой.
В этом безмятежном, мечтательном состоянии и выехал Бочаров со станции. Лошадь с места пошла неторопливой рысцой, мягко выстукивая копытами и плавно катя расшатанную в осях телегу.
— А Наташку-то помнишь? — с ухмылкой сказал Гвоздов и, не дождавшись ответа, продолжал: — А крепко любил ты ее! Как наяву, свадьбу ту самую вижу, когда ее за Пашку Круглова отдавали. И переживал же ты! А теперь как, не щемит?
— Нет, — равнодушно ответил Бочаров, — перекипело все, отгорело. Да и прошло с тех пор целых пятнадцать лет.
