— Ну, начнём, помолясь… — монах перекрестился и со стуком положил первую кость. Соратник немедленно присовокупил свою, ход перешёл к Первею.
«Родная?»
«Два-три»
Игра покатилась по кругу. Сухо щёлкали костяшки, фигура на столе росла. К игрокам мало-помалу подтягивались зеваки — всё какое-никакое развлечение.
— Игра! — бритый растопырил пустые ладони, демонстрируя отсутствие фишек. Сгрёб с блюда серебряные монеты. — Ну что, ещё по одной?
— Нет, по две! — изобразил нарождающийся азарт рыцарь, мешая костяшки.
Снова защёлкали фишки по столу, выстраиваясь в изогнутую фигуру. Первей клал свои почти не глядя, руководствуясь указаниями Голоса, украдкой наблюдая за противниками.
— Игра! — на этот раз пальцы растопырил охранник слева, здоровенный монах в броне.
— Так… — Первей закусил губу. — По четыре!
Теперь уже вся таверна сгрудилась вокруг игроков.
— Игра!
Горка серебра на блюде росла и росла. Зеваки начали перемигиваться — вот сейчас герр рыцарь проиграет коня и меч, потом штаны…
— Игра! — Первей с сухим треском впечатал последнюю фишку и раскрыл ладони. — Играем ещё?
— Конечно! — в глазах бритого появился нездоровый блеск неконтролируемого азарта.
«Бери!» — шелестит в голове бесплотно.
Ещё никогда рыцарь не был настолько исполнителен, как теперь. Его пальцы находили нужные костяшки в россыпи безошибочно, даже без слов. Как и почему? Откуда ему знать… Он Исполнитель.
— Игра! — Первей потянулся к блюду с серебром, — Хватит или ещё?
— Нет, постой… Погоди! — бритоголовый с лязгом положил на край посудины несколько золотых. Публика загудела — однако, игра-то далеко не шуточная…
— Игра! — рыцарь снова показал пустые ладони. — Пожалуй, что и хватит, святой отец…
— Нет! — торговец индульгенциями дрожащими руками извлёк откуда-то из-под рясы немалых размеров кожаный кошель, развязав, высыпал деньги на блюдо. — Играем!
И снова костяшки с сухим треском ложатся на чисто выскобленный стол. Теперь трое монахов клали их с такой силой, будто орудовали боевым топором.
— Игра! — Первей потянул к себе тяжёлое блюдо.
— Нет! — похоже, бритоголовый не умел проигрывать. — Ганс, наш сундук!
— Но, святой отец…
— Я сказал!
Монах извлёк из сундучка толстую кипу пергаментов.
— Это индульгенции, сын мой, всё, что осталось. Отпущение грехов ныне, и присно…
— Святой отец, ну зачем мне брать чужие грехи? — улыбнулся рыцарь.
— Не пренебрегай, сын мой, ибо к ним приложил руку свою сам Папа! — глаза торговца индульгенциями опасно блестели.
