— Так куда желает попасть благородный рыцарь? — просипел оставшийся с глазу на глаз с Первеем долговязый немец с рожей, которую явно не стоило брить — один косой шрам от глаза до подбородка чего стоил…
— Почему ты решил, что я рыцарь? — поинтересовался Первей. По-немецки он говорил с запинкой, не то, что на славянских языках.
— Ха… А то я не понимаю в людях, — засипел-забулькал долговязый. — Твой прикид может обмануть кого угодно, только не меня. Ты русский, да, но ты рыцарь, и не спорь. Я повидал на своём веку странствующих рыцарей…
— Ладно, я и не спорю. Мне надо в Англию.
Долговязый шкипер смотрел поверх кружки, его глаз зажёгся жёлтым огоньком.
— Господин имеет себе представление, где это?
— Да. И мне именно туда.
— Господин не понял. Между Англией и этой дырой не только бескрайнее зимнее море, даже два моря. Между ними ещё находится Дания — господину рыцарю это известно?
— Ну и что?
— А то, что в Дании нас повесят, если не убьют при абордаже. Мы кой-чего должны датскому королю, а он злопамятен. И тебя повесят, господин рыцарь, не разбираясь — пассажир ты или кто там. Для датчан ты будешь люггер.
— Сто золотых.
— Покойнику деньги ни к чему.
— Сто пятьдесят.
— Да говорю тебе…
— Двести.
Пират поперхнулся, забулькал. Первей смотрел, как он жадно глотает пиво, и не встревал — очевидно, глотание пива облегчало этому люггеру мыслительный процесс.
— Триста. Я доставлю тебя до Дании, так и быть.
— В Дании же тебя повесят, и зачем покойнику деньги?
Шкипер захрипел, забулькал.
— Это смотря какие деньги. Триста золотых — такая сумма, что и покойнику сгодится.
* * *
— Ну что ж, жив будь да здрав будь, Первей Северинович. Удачи тебе!
— И тебе здоровья да прибытка, Савелий Петрович.
Купец чуть поколебался. А… Облапил рыцаря, как медведь.
— По русскому обычаю, значит. К нехристям ведь едешь…
— Везде люди, Савелий Петрович. Не поминай лихом!
Первей повернулся и полез в люггу, ошвартованную прямо у обколотого волнами края ледового припая, мерно покачивающуюся в ледяном крошеве. Шкипер махнул рукой, и матросы-люггеры разом навалились, отталкивая вёслами обледенелую посудину. Вертлюги вёсел с лязгом легли в уключины, и люгга, неуклюже разворачиваясь в колотом льду, начала свой путь…
* * *
Волны вздымались и опадали, подбрасывая и опуская корабль, они лезли на борта, как пираты на абордаж, стремясь во что бы то ни стало ворваться внутрь, люгга раскачивалась и рыскала из стороны в сторону, сбиваемая порывами неустойчивого северо-восточного ветра, мачта скрипела и потрескивала. Но всё это было уже не так страшно, как в первый день.
