— Как отчество твоё, рыцарь?
— Отца Северином крестили.
Они сидели возле печи, сплошь покрытой изразцами. От печи шёл жар, от лавок, обитых рытым бархатом и застеленных бобровыми шубами, казалось, тоже шёл жар, но особенный жар излучала боярыня. Сегодня на молодой женщине был надет летник — лёгкое платье, перетянутое в талии чеканным серебряным пояском, подчёркивающим стройную фигуру, высокие роскошные груди так и распирает молодая, невостребованная сила…
— Вдова я, — боярыня смотрела прямо, откровенно. — Как мужа не стало, третий год вдовой хожу. Охотников до моего добра немало, — она рассмеялась зло, — да только я тем женихам вроде придатка. Мой отец, князь Шуйский, как замуж меня отдавал, не подумал, что старый боярин так быстро отойдёт. Так что теперь я сама себе вольная хозяйка. Вот только надолго ли?
Она замолчала, сидя неподвижно, пламя свечей, вставленных в трёхрогие подсвечники, отражалось в её глазах.
— Тут тебе не Литва с Польшей, рыцарь, и даже не Новгородчина. Здесь баба без мужа…
Она подалась вперёд. Глаза распахнулись во всю ширь.
— Глянусь я тебе, Первей Северинович?
Первей помедлил.
— Не упомню я, чтобы такая краса, как твоя, госпожа, и неприбрана к рукам лежала.
— Ну так прибери.
Боярыня смотрела пронзительно.
— Я не пара тебе, госпожа. Я нищий, безродный да бездомный… Тебе боярина или князя надобно.
Боярыня рассмеялась с издевкой.
— Нищий, говоришь? В твоих кошелях рублёв на триста с лишним серебра да золота нашлось. Не обессудь, я посчитала.
— Это на мелкие дорожные расходы, госпожа, — улыбнулся Первей.
— Вот именно. Не знаю, откуда твои деньги, рыцарь, и спрашивать о том не желаю. Мне не нужен боярин, — её вдруг всю передёрнуло зябко. — Хватит с меня. Мне нужен ты. Да, да, ты, Первей Северинович. Ты из дворянского рода, так что никто и не пикнет. И ты умеешь любить.
Первей смотрел ей в глаза, опасно приблизившиеся.
— Да, да. Я немало наслушалась, покуда ты бредил. Так, как ты, у нас жёнок и не любят, почитай, никто. Я понимаю тебя. Но и ты пойми — она умерла, и не вернётся.
— Кто? — тупо спросил Первей.
— Твоя жена, кто же ещё. Ты бредил ей всё время, ты разговаривал с ней, как с живой. Но та жизнь ушла, ушла навсегда.
Она снова замолчала, глядя пронзительно своими густо-синими глазами. Первей молчал, сжав зубы.
— Возьми меня в жёны, рыцарь. Я сама всё устрою, тебе и беспокоиться-то не придётся. Родословной при себе нету? Будет тебе родословная, только кошелём тряхнуть раз. Ну посмотри же ты на меня по-настоящему!
