— Некогда мне, хозяин, — Первей подвигал массивный внутренний засов. — У меня ещё дела в городе, так что вернусь к ночи.
— Ясно, дела, — хозяин осклабился, — кто ж без дела в Москву припрётся. Желаю удачи в ваших делах, господине.
* * *
Рыцарь шагал по немощёным, унавоженным московским улицам, поглядывая по сторонам. Москва не производила впечатления столицы великого княжества, год от года набиравшего силу — скорее разросшаяся до неприличных размеров деревня, с грунтовыми улочками, нескончаемыми заборами, из-за которых торчали голые ветви деревьев, да глубокими сточными канавами, где среди смёрзшихся отбросов кое-где виднелись неподвижные фигуры пьяных. А впрочем, говорят, Париж ещё хуже…
«Родная, далеко ещё?»
«Уже пришёл»
«Где? А… Ага, вижу»
Первей искал оружейную лавку. После утраты своего меча он пользовался трофейным, оставшимся в наследство от стражников. Наверное, так чувствует себя знатная дама, лишившаяся своего роскошного платья и вынужденная напялить какие-то обноски — короткий подол, режет под мышками и вообще очень неудобно и стыдно.
Внутри лавки господствовал — иначе не скажешь — колоссальный мужик, одной бородой которого вполне можно было набить перину. Над бородой возвышалась копна курчавых нечёсаных волос, и только в узкой щели между бородой и шевелюрой, как из бойницы, посверкивали серые, навыкате глаза. Наверное, он привык выкатывать глаза, чтобы хоть что-то видеть из своих зарослей, подумал Первей.
— Меч?.. — спросил хозяин лавки утробным басом, едва взглянув на болтающийся у пояса рыцаря клинок.
— Почтенный, мне нужен хороший меч, — просто ответил Первей.
Хозяин что-то проурчал под нос, выгребая из-под прилавка несколько клинков в ножнах. Рыцарь присмотрелся. Прямые европейские мечи, старинной немецкой, французской и русской работы, длинный двуручник с гербом тевтонского ордена, тонкая, гибкая шпага явно фрязинского изготовления, арабская булатная сабля…
— Вот очень неплохой меч, — купец вытянул могучей дланью длинный двуручник из ножен, играючи крутанул веером.
Рыцарь взял оружие, примерился. Двуручник гнул к земле своим весом, достигая в длину роста взрослого мужчины, притом высокого.
— Когда я буду таким же здоровенным, как ты, почтенный, я непременно заведу себе такую алебардину.
Хозяин утробно заухал, и рыцарь не вдруг понял, что это смех. Понравилась шутка.
— Тогда вот, полегче, — он взмахнул шпагой, и воздух взвизгнул, рассечённый тонким и гибким, как тростинка, сверкающим лезвием.
