Том 2. Черемыш, брат героя. Великое противостояние | страница 108

– Вольно! – сказал Расщепей.

И мальчишка совсем другим голосом, очень просительно сказал:

– Александр Дмитриевич, а вы про обещанную книжку не позабыли? Самого этого Фламмариона сочинение сулили привезть. А то, на самом деле, хожу, хожу на посуде, а не знаю, к чему оно такое звание дадено.

– Привез, привез.

– Не одни, выходит, пойдем? – спросил мальчишка, снова метнув в мою сторону далеко не равнодушный взгляд.

– Да уж, смирись, – заметил Расщепей. – Вот, познакомьтесь кстати: это знаменитая Устя-партизанка (я заметила, что тут мальчишка завистливо посмотрел на меня), а вот это геройский подмосковный моряк Константин Чиликин. Мой друг, юнга нашего корабля и мой спаситель.

«Еще один спаситель», – подумала я без особого удовольствия.

Мы перетащили из машины припасы. Расщепей велел мне прибраться в уютной каютке, где на зеркальных окнах висели шелковые занавески с помпончиками. Сам он прошел на переднее место – там был штурвал, щиток управления мотором. Котька Чиликин через стеклянную дверцу с водительского места подозрительно приглядывал за мной.

– Ну, ты все проверил как надо? – спросил Расщепей у Котьки.

– Да чего вы сумлеваетесь? Сказано – все в порядке, значит, в порядке, – грубовато отвечал Котька. – А за это зря руками не хватайтесь, мотор этого не любит, чтобы его по-пустому ширяли.

– Ну ладно, ладно, не буду, не сердись, – примирительно сказал Расщепей.

Меня ужасно возмущал хозяйский тон Котьки. Как он смеет так разговаривать с Александром Дмитриевичем!

– Рывком-то не давайте, – поучал Котька. – Я знаю, вы это норовите всегда рывком, а к мотору подход знать нужно. Этак его и запороть недолго.

– Хорошо, хорошо, Котька, слушаюсь, – кротко соглашался Расщепей и незаметно подмигивал мне. – Ну-ка, – крикнул он вдруг капитанским голосом, – живо, Котька, отдай концы!

– Есть отдать концы! – с показным и бравым послушанием отозвался Котька, выскочил на палубу, отвязал расчалки и спрятал веревку.

Под полом каюты что-то загремело, заскрежетало, сзади вытолкнулась вместе с дымом струя желтой воды, и нас вынесло на середину водохранилища. Здесь Расщепей выключил мотор и распорядился поднять парус. Парус взвился, натянулся, затрепетал, солнце пронизало его насквозь, прозрачная тень легла на все судно, и яхта, наклонившись, бесшумно заскользила мимо речного вокзала, мимо высоких белых пароходов, мимо пляжа, у которого визжали и барахтались.

А я тем временем хозяйничала в каюте: убрала свертки с диванов, расставила складной столик, накрыла скатертью, распаковала припасы. Свернув парус, на моторе мы прошли глубокую выемку – узкий тенистый туннель, где внизу была вода, наверху – голубое небо, а с обоих боков – зеленые срезы крутых берегов. Потом опять, остановив мотор, подняв парус, мы скользили по водохранилищу мимо зеленого мыса и встречных яхт. У «Фламмариона» был чудесный ход. Он легко резал носом струю, мягко разваливая ее и пропуская вдоль своих скользких белых бортов.