— Сделаем так, — решил Оливье, — все расскажешь капитану, и он скажет, что с тобой делать.
Фаскол кивнул:
— Но если вздумаете повесить меня на рее, я совсем разочаруюсь в людях.
Алхимики заперлись на втором этаже лавки и уже который час чертили схемы. Ян макнул в чернильницу гусиное перо.
— Давайте сначала, — спокойно предложил он.
— К черту! — крикнул Панагам, — ясно, как день — переделаем все, что после добавления соли!
Ян перелистнул на четыре страницы назад.
— Хорошо, начнем с этого. Какую соль берем?
— А я считаю, нужно переписать весь процесс, используя медь, — настаивал Дин.
Панагам перевел дыхание, пытаясь успокоиться.
— Вот бумага, — он протянул Дину листок, — нарисуй схему. Обрати внимание на процесс ферментации.
Дин, нахмурив брови, взял листок, пододвинул к себе чернильницу.
— Надо было не развлекаться в море, а учить формулы, — упрекнул Панагам, — не говорил бы такие глупости.
Дин не отвечал, перо носилось по бумаге, пункт за пунктом развивая последовательность операций. Спустя минуту он сдался:
— Действительно, не выходит, — буркнул он, — придется фиксировать через соль.
Панагам демонстративно усмехнулся.
— Итак, друзья! — подал голос Ян, — возвращаемся к четвертой странице. Какую соль используем?
— Каменную.
Ян задумался, на уголке листка черканул несколько формул.
— Да, пожалуй, — согласился он, — значит, дистиллируем?
— Фиксируем, — поправил Дин.
Ван Ремм почесал за ухом, зевнул:
— Сколько времени мы не спали? — спросил он.
— Кто знает, — рассеянно проговорил Панагам, перебирая в уме десятки формул и вероятностей.
В комнату, постучавшись, вошла Бонни.
— Доброе утро, — поздоровался Дин.
— Уже восемь вечера, — сказала она.
Дин протер глаза, уставился на часы, мерно стучащие на столике.
— И верно, — пробормотал он.
— Я подготовила лабораторию, — сказала Бонни.
Алхимики брели по городу. Отступил дневной зной, и в воздухе разлилась вечерняя свежесть. Для них было настоящим наслаждением проветриться после долгих часов пребывания в комнате с задвинутыми шторами и закрытым окном — Ян Ван Ремм заботился о секретности.
Уже смеркалось, когда алхимики ступили на порог лаборатории, в которой делали операцию Роберте. Тут-то Дин и вспомнил о ней, вспышкой мелькнул образ: изуродованное лицо. Ему стало совестно, что он позабыл, посвятил все мысли эликсиру. Но теперь оставалось только ждать. Панагам действовал на гране возможностей, Дин признался себе, что в мире никто не сделал бы лучше. Дело было сложным, а ставка высокой.
