Наслушался Прохор Мишкиных сказок, позавидовал.
— Ты, видать, здоровый человек! Надо с тобой подружиться маленько.
Мишка глазом не моргнул.
— Чего со мной дружиться! Увидимся в Ташкенте — помогу.
— Как?
— Через дядю…
Сразу обогрела Прохора такая надежда. Заерзал, завозился он около Мишки, и голос ласковый сделался у него.
— Это бы хорошо, мальчишка… Сам знаешь, какие наши дела… Отнимают!
— Со мной не отнимут…
Тут и еще мужик подсел в хорошую компанию: слушать больно приятно.
— Ты что, паренек, не слезешь ни разу?
— Зачем?
— Маленько бы ноги размял.
Мишка улыбается.
— А чего их разминать-то, чай, они не железные!..
Наелись мужики горячей пищи, веселее стали. Трое к бабам легли на колени, трое кисеты развязали — деньги проверить. Один мужик целую кучу наклал бумажек николаевских, другой серебро высыпал в подол. Которые на коленях лежали у баб, песню затянули, Еропка убежал часы продавать.
Целый день ходили нищие по вагонам: бабы с ребятами, мужики босоногие. Подбирали мосолки выброшенные, глядели в вагонные двери страшными, провалившимися глазами. Плакали, скулили, протягивали руки. Боязно стало глядеть Мишке на чужое голодное горе — скорее бы тронуться с этого места. Хорошо, если поверили мужики, а выкинут из вагона — не больно гожа.
К вечеру захотелось "на двор", но выходить нельзя.
Стиснул зубы Мишка, начал в себя надувать, инда пузырь в кишках готов лопнуть. Воды много выпил, дурак, на той станции, а больше терпеть — испортиться можно.
Долго крутился Мишка, поджимая живот: и в себя надувал, и дышать переставал, зубы стискивал — никак нельзя больше терпеть. Огляделся кругом — народу немного. Только две бабы спиной к нему сидят, да мужик в углу поет "Иже херувимы".
Прислонился плечом, в дверях Мишка, будто на станцию глядит, и давай потихоньку пускать, чтоб не шумело.
— Слава богу, все!
Зашумели ночью мужики, закрутились, тревогой охваченные. Первым прибежал Еропка, словно сумасшедший.
— Машинист не хочет ехать! Задние деньги собирают. Если здесь сидеть — дороже встанет.
— Сколько надо?
— По ста рублей с человека.
— Ах, мошенники!
— Тише, дядя Иван, не надо ругаться. Здесь сидеть — дороже встанет.
Сели кольцом мужики в темном переполненном вагоне, вытянули бороды трясучие, словно колдуны лохматые. Расстегнули нехотя пуговицы у верхних штанов, вытащили дрожащими руками глубоко запрятанные десятки из нижних штанов. Дорого стоит копеечка мужицкая! Шумят в темноте бумажки, двигаются бороды вздернутые, одна на другую натыкаются.
