Ремень выскользнул из рук. «Душно, что ли, в комнате? — потянул носом Гросулов и уловил спиртной запах. Потянул еще раз: опять винный запах. — Неужели пьян?» — испугался он. Открыл форточку, расслабленный, опустился в кресло. «А может быть, и не он пил? Может, к Любаше гости приходили? — попытался успокоиться, но вдруг обрушился на себя безжалостно и жестко: «Может, может... Это не ответ. Скажи прямо, товарищ Гросулов, твой сын мог выпить или нет? Ну-ка, скажи!.. Выходит, что и я «тузик»! Разбудить, уточнить, немедленно, сию же минуту!» Он вскочил, сделал два шага к кровати, на которой спал Виктор, уже переставший похрапывать, остановился...
Из-под маслено-черных бровей Виктора на него смотрели широко открытые, немного затуманенные глаза, смотрели, будто в пустоту...
— Ты проснулся? — спросил Гросулов и удивился, что не узнал своего голоса. — Виктор, ты проснулся? — повторил он, чувствуя какую-то необъяснимую неловкость перед самим собой. На лице задергался шрам. Он вернулся к выключателю, поднял ремень. — Что ты натворил! — воскликнул Гросулов, теребя ремень и не решаясь двинуться с места. — Опозорил своего отца!
— Я думал, дядя Яков, а это ты, папа, — сказал Виктор, вытаскивая из-под подушки часы. — Ого, сколько времени! Надо собираться...
— Кто такой этот дядя Яков? — воскликнул Петр Михайлович так, словно все заключалось в неизвестном для него Якове.
— Баянист из «Голубого Дуная».
Гросулова опять встряхнуло.
— Ты в ресторане был?
— Был.
— И выпил?
— Немного...
— Значит, пьешь? — металлическим голосом выговорил Гросулов, все еще продолжая стоять на месте. Теперь его раздражал спокойный тон сына: «Немного...» — Какая разница, сколько выпил... Пьешь, пьешь! — Он резко повернулся к Виктору, готовый что-то сделать, еще не зная что, но решение было неумолимое — сделать сейчас, немедленно...
В спальню вошла Любовь Ивановна. Гросулов бросил в угол ремень и, обессиленный гневом, выскочил на крыльцо. Сбежав вниз, он остановился возле клумбы, безотчетно нагнулся, вдохнул свежий запах цветов. Решение немедленно поехать в часть и лично разобраться на месте в причинах, приведших Виктора к позорному проступку, как-то вдруг притупилось. Он сел на маленькую скамеечку у клумбы. Из темноты возник Малко, безупречно одетый, прямой, с широко развернутыми плечами. «Красавчик, посмотрим, каков ты изнутри, может быть, порядочный «тузик»...»
Хлопнула калитка. Исчез Малко. Послышался голос Любови Ивановны:
