Голем в Голливуде | страница 90
На лестничной площадке Джейкоб оглянулся. Два пожилых человека обнялись, приникли друг к другу, спины их тихо подрагивали. Не поймешь, от смеха или от слез.
Глава двадцать вторая
На парковке он отправил эсэмэску Дивии:
есть что-нибудь
Тотчас пришел ответ:
никаких отпечатков черт, написал он, 2-й убийца?
потерпите не моя сильная сторона
Дивия ответила смайликом.
Помешкав, Джейкоб набрал:
поужинаем?
Прошла минута, другая.
дела
Джейкоб потер лицо, завел мотор и стал задом выезжать. В подстаканнике зажужжал телефон.
извините, написала она, может, как-нибудь в другой раз
Уже что-то. Джейкоб набрал надежда умирает последней, но потом приказал себе не быть идиотом. Удалил текст, отправил просьбу оставаться на связи.
Диспетчерская 911 так и не откликнулась на два обращения – даже не показала, что они получены. В письме Майку Маллику Джейкоб подробно изложил ход расследования и попросил подстегнуть службу спасения. Пускай Особый отдел поднатужится.
Поужинав хот-догами с бурбоном, он уселся на полу и открыл очередную папку.
К половине двенадцатого голова раскалывалась, глаза разъезжались. Добравшись до спальни, Джейкоб рухнул в постель, не почистив зубы. Полное изнеможение ощутимо успокоило. Значит, еще не съехал с катушек.
Нестерпимый зуд.
В руках, спине, шее, промежности.
Он скребся как бешеный, но с удвоенной силой зуд перегруппировывался в других частях тела.
Он оглядел себя.
Они.
Повсюду.
Жуки.
Черным шевелящимся панцирем они укрывали все тело, их лапки легонько корябали в пупке и между пальцами ног. Он заколотил себя по груди, и жуки бросились врассыпную, прячась в лобковой поросли, под мышками и между ягодиц, забивались в уши, тоннелями ноздрей протискивались в гортань. Он отбивался, но выходило только хуже. Пронырливые и несметные, невесть откуда бравшиеся, они зарывались в тело и, схоронившись в незримых полостях между кожей и плотью, дыбились живыми бугорками.
Раздирая ногтями кожу, он выскребал их из схронов и вопил, вопил, вопил.
Потом в руке его оказался острый камень, и он стал себя кромсать, целыми лоскутами срезая кожу с голеней, ступней, рук и живота, но зуд не унимался; что угодно, лишь бы от него избавиться; он нацелил острие на себя; через секунду он рыдал сотней искривленных ртов, а жуки проникали в его мозг. Он бился головой о каменную стену, чтобы раскроить череп.
А потом перерезал себе глотку.
Просунув руку в липкое месиво рассеченных жил и сосудов, он сжал в кулаке жучиное полчище, прекрасно сознавая, что убивает себя.