«Но нас с Рённев двое», — подумал он.
Однако и Рённев, и он вдруг стали такими маленькими, а селение таким большим, таким прочным и несокрушимым. Словно гора. И ему почудилось, будто какой-то голос вновь повторил те же слова:
— Ты входишь в гору, в гору…
В ельнике под хутором Нурбю он остановил коня.
Как ужасно, вдруг подумал он, что, расставаясь, он ничего не сказал Ермюнну, своему брату. Но можно повернуть, пуститься вдогонку. Буланый — конь резвый, пожалуй, Ермюнна удастся догнать еще до того, как он заночует, а если и не сегодня вечером, то завтра: брат никогда не любил ездить верхом и двигается небыстро, к тому же Ховард знает, где остановится Ермюнн на ночь.
Он поскачет за ним и догонит его, а если тот уже лег, разбудит и скажет…
Он скажет…
«Матери поклон передай! — скажет он. — Матери поклон передай и скажи, что я думаю о ней. Скажи ей, что я не хотел предавать Туне, — что еще я могу теперь сказать? Ей надо бы увидеть Рённев, не забудь сказать ей это. Надо бы увидеть Рённев, и она все поймет. Ну, может, и не все — ведь такого женщине не понять.
Я не искал ни богатства, ни двора, скажи ей это. Я сдержал бы свое обещание, но все сложилось иначе. Не забудь сказать ей это. Но о ней я думаю каждый день — не забудешь сказать ей?
И отцу поклон передай. Скажи ему, что если ему тяжело думать обо мне, то пусть бросит, мне это не страшно. Но если он не может не думать обо мне, хоть немного, иногда, то скажи ему, что тут у меня все будет хорошо. Я себя второй раз не опозорю, так и скажи ему.
И сам ты, Ермюнн, не держи на меня зла за то, что у меня двор больше твоего. Я охотнее взял бы себе наш хутор, с его холмами и камнями, нежели эту богатую усадьбу в чужом селении. Но не судьба мне получить Виланн, а тебе ту столярную мастерскую, о которой ты мечтал все эти годы.
Если бы ты мог забыть все наши ссоры последних лет и вспомнить, как хорошо и весело нам бывало вместе, пока вдруг не оказалось, что я уже взрослый и сильный, и ты не начал сердиться и дуться, и не перестал разговаривать со мной.
Прощай, Ермюнн, мы больше никогда не увидимся…»
Ховард уже завернул было коня. Но потом повернул обратно. Слишком поздно, да и без толку. Что сделано, то сделано, что случилось, то случилось. К тому же он знал: не заставить ему себя сказать хоть два слова, хоть слово о том, что он сейчас думает. А если все же и сказал бы, то проку было бы мало, Ермюнн посмотрел бы на него долгим недобрым взглядом и сжал бы губы: «Ах, вот как! Мерзавец еще извиняется! Двор у него большой и богатый, жена красавица и деньжата в сундуке — ему, значит, еще и ореол святого подавай! А? Всего урвать хочется, как всегда!»
