— Может быть, его задержали у себя родные сеньоры Бельмиры? — предположил я.
То была соседка и хороший друг Диего. Два месяца назад ее до смерти забили в Шабрегаше, одном из восточных пригородов. Диего многие часы проводил в кругу семьи погибшей.
Дядя пожал плечами и накрыл мой нос ладонью.
— Освежись, — велел он и, пока я вдыхал свежий запах мирта, исходящий от его пальцев, добавил: — Если он не появится с минуты на минуту, мы сами пойдем к нему и проверим. Ах, да, и, как пойдем, мне нужно будет заглянуть на улицу Нового Купца. Я обещал Эсфирь отнести Псалтырь заказчику.
Мой учитель умел перевести обычную деловую беседу на спор об интимной жизни ангелов или другой тонкой материи.
— У тебя будет как раз столько времени, сколько нам с Диего потребуется, чтобы пропустить по бокалу вина в Афинском дворике.
Это была полуразвалившаяся терраса, но там тайно подавали кошерное вино. Губы дяди сложились в удивленную, но довольную ухмылку.
— Посмотрите-ка, кто у нас распоряжается! — заметил он.
Я ответил ему скучающим взглядом, каким, бывало, смотрел на отца, когда тот начинал поучать меня, цитируя Талмуд. Он согласно кивнул:
— Хорошо, но только полчаса.
Заставив меня наклониться, он положил ладонь мне на голову, благословляя. Затем, когда я достал из шкафа краски, отпер геницу, традиционное хранилище для старинных книг в синагоге. Наша представляла собой углубление в полу — приблизительно метр по площади — сделанное с западного края ковра. Его содержимое постоянно менялось: книги, которые тайно вывозили из Португалии, сменялись другими, купленными или выпрошенными моим дядей.
Дядя встал одной ногой в геницу, чтобы достать нашу работу. К тому времени, как он выбрался оттуда, я уже сидел за столом, наводя порядок среди кистей и красок. Аккуратно разложив передо мной рукопись на чуть наклонной поверхности стола, он приобнял меня за шею и рассказал целую притчу о расцветке для моей новой иллюстрации, которая должна была сопровождать одну из сказок знаменитого сборника «Басни Лиса». Пока я додумывал смысл его слов, у него задрожали губы, а рука, лежавшая на моей шее, вдруг стала холодной.
— Дядя, что с тобой? — спросил я.
Он протер глаза обеими руками, как ребенок, и глубоко вздохнул.
— Ты вырос, — сказал он мягко. — Во многом ты стал равен мне. И все же, с другой стороны… — Он тряхнул головой, задумчиво улыбнувшись. — Мне столько нужно рассказать тебе… Бери, Господь может скоро развести наши пути. — Он сунул руку в карман, достал оттуда свиток пергамента и передал его мне, говоря: — Будь добр принять мой скромный подарок.
