Последние хозяева Кремля | страница 66
Присутствующим стало ясно, что назревает что-то значительное, выходящее за рамки того, чему они были свидетелями. Хотя это казалось неожиданным, но если бы кто-нибудь удосужился проглядеть старые номера журнала „Большевик”, то во втором номере его за 1944 год он обнаружил бы разгромную статью о Зощенко. Она, как отдаленный гул приближающихся бомбардировщиков, оповещала о том, что грядет.
Пока шла война, все ограничилось одной статьей, появившейся в то время, когда в Ленинграде хозяйничал Жданов. Но едва война закончилась, удар был нанесен.
Внешне по литературе, а на самом деле по всему тому, что она олицетворяет для советского человека. Это был удар по думам и чаяниям народа, по его мечтам о правде, о справедливости, по его надеждам, что иной после тяжелой войны станет его жизнь.
Тут на кремлевской политической арене появляется дотоле мало кому знакомая фигура высокого, слегка сутулящегося человека с простонародным чубом, спадающим на лоб, и ничего не выражающим серым лицом. Да и весь он какой-то серый, безликий. Потом его и назовут „серым кардиналом”, но это прозвище он получит по другой причине. Тогда же Михаилу Суслову отводилась иная роль.
Карьеру этого человека по советским стандартам можно назвать весьма успешной. Он умер сам и его похоронили с почестями у кремлевской стены. И даже после смерти не сразу подвергали критике. В течение 35 лет он оставался секретарем ЦК. На первые роли он так и не вышел, но, пребывая на вторых, держал в своих руках судьбы тех, кто был первым. Как и для многих его сверстников, именно развязанный Сталиным террор явился для него, бывшего крестьянского парня, тем ключом, который открыл ему двери партийной карьеры. Так бы и прозябал в неизвестности ничем не примечательный выпускник московского Института народного хозяйства, потом окончивший Институт красной профессуры и ставший ординарным преподавателем, если бы партия не отыскала в нем другой талант. Будущий теоретик становится безотказным исполнителем всех партийных решений. Он великолепно улавливает дух времени. Ему ясно, что кафедра не то место, где делают карьеру. Отсюда скорее можно угодить туда, где с мечтами о карьере расстаются навсегда. Он понимает, что вопросы теории марксизма-ленинизма мало кого интересуют, когда идет борьба за власть, в которой побеждает тот, кто овладеет единственно правильной и непогрешимой наукой — сталинизмом.
Он торопится, он боится опоздать к столу победителей. Вначале ему приходится довольствоваться скромной должностью инструктора Комитета партийного контроля, хотя с его образованием он мог бы рассчитывать и на большее. Ведь он один из немногих партийных чиновников, могущих похвастать институтским дипломом. Скромная должность его не обескураживает. Он терпелив и работоспособен. Ко времени „великого террора” он уже заместитель председателя КПК. А кто председатель? Николай Ежов, тот самый, которому предстоит взять страну в „ежовые рукавицы”. Вместе с ним Суслов готовит списки подлежащих уничтожению. На XX съезде Хрущев скажет, что всего таких списков было приготовлено 38. В каждом — тысячи имен. Судимые в Нюрнберге ссылались на то, что они сами в уничтожении участия не принимали, а всего лишь подписывали бумаги. Тем не менее, от виселицы их это не спасло.