В семь лет Бассуй впервые проявил своё восприимчивое сознание. На поминальной службе по своему усопшему отцу он неожиданно спросил совершающего обряд монаха: «Кому предназначены эти подношения риса, лепёшек и фруктов?» «Твоему отцу, конечно», — ответил монах. «Но у отца ведь нет сейчас ни облика, ни тела, так как же он сможет съесть их?»[125] На это монах ответил: «Хотя у него и нет видимого тела, его душа получит эти подношения». «Если существует такая вещь, как душа, — настаивал ребёнок, — она должна быть и в моем теле. На что она похожа?»
Конечно, такие вопросы мог бы задать любой думающий, впечатлительный ребёнок семилетнего возраста. Для Бассуя, однако, они стали только началом настойчивого, непрестанного самовопрошания, которому суждено было продолжаться вплоть до зрелого возраста — пока, как это случилось, он не достиг полного просветления. Даже во время игры с другими детьми его не покидали эти сомнения о существовании души.
Его озабоченность душой привела его естественным образом к мыслям об аде. В приступе страха он восклицал: «Как ужасно быть пожираемым огнём ада!», и слезы наполняли его глаза. Когда ему было десять, как он сам рассказывает, он часто просыпался от ярких вспышек света, наполнявших его комнату, за которыми следовала всепоглощающая темнота. Встревоженный, он искал какое–то объяснение этим странным явлениям, но приходившие на ум ответы не могли унять его страхи.
Снова и снова он спрашивал себя: «Если после смерти душа мучится в агонии ада или наслаждается радостями рая, какова природа этой души? Но если души нет, что же это такое внутри меня, что в этот самый момент видит и слышит?»
Его биограф повествует, что Бассуй часто сидел часами, думая над этим вопросом, в состоянии такого самозабвения, что более не помнил ни о своём теле, ни о сознании. В одном из таких состояний — в каком возрасте, не говорится — Бассуй внезапно непосредственно осознал, что субстратом всех вещей является жизнеспособная Пустота и что, в сущности, не существует ничего такого, что можно было бы назвать душой, телом или сознанием. Это осознание вызвало у него приступ хохота, и больше он не чувствовал себя угнетаемым своим телом и сознанием.
Силясь узнать, являлось ли это истинным пробуждением, Бассуй спросил ряд известных монахов, но ни один не смог дать ему удовлетворительного ответа. «В любом случае, — сказал он себе, — у меня более нет сомнений относительно истинности Дхармы». Но его основное недоумение по поводу того, кто же всё–таки видит и слышит, не было рассеяно, и когда он однажды увидел популярную книгу «Сознание — хозяин и гость тела», все его тайные сомнения неожиданно были воскрешены. «Я увидел, что в основе вселенной лежит Пустота; и все же что то нечто внутри меня, что может видеть и слышать?» — опять спрашивал он себя с отчаянием. Несмотря на все усилия, он не мог избавиться от этого навязчивого сомнения.
