Если бы Джилли была невинна в общепринятом смысле этого слова — то есть была бы, так сказать, неоперившейся пташкой, — его тактика лести и предложение дружбы были бы, несомненно, с благодарностью приняты. Но Джилли была странной смесью наивности и вековой мудрости, взятых в непонятном соотношении и помещенных в этот тонкий, но прочный сосуд.
Короче говоря, отвергнутый в своих лучших намерениях подольститься к девушке и найти к ней подход, граф обнаружил, что пляшет под ее дудку.
Довольно! Он не позволит этой мисс Форчун внушать ему ложное чувство вины. Черт, что за мерзкое имя!
Вот почему Джилли, не успев понять, что, собственно, происходит, буквально пролетела через всю комнату к старинной софе и бесцеремонно была водворена на нее, причем поднялась такая пыльная буря, что чуть не скрыла ее хрупкую фигурку от глаз графа. Когда пыль наконец рассеялась, она взглянула снизу вверх на своего мучителя. С ее губ готовы были сорваться слова, которых ни одна высокорожденная леди никогда в жизни не произнесла бы, однако они застыли на ее губах, как только она увидела выражение лица, маячившего над нею. Лицемерная усмешка исчезла бесследно. Исчез и теплый огонек в голубых глазах: Дружеское выражение — приятная во всех отношениях светская маска — также исчезло.
Рот был сжат в тонкую линию, глаза словно две твердые льдинки, от их взгляда кровь застывала в жилах, это было совершенно новое лицо — лицо воина или короля.
— Я бы настоятельно рекомендовал вам остаться и выслушать то, что я хочу сказать, — тихо, с расстановкой произнес этот незнакомец.
Джилли не была стыдливой мимозой — иначе она бы не выжила. Но она также не была дурой. Она поняла, что проиграла, и решила временно отступить. Она откинулась на мягкие подушки. Не желая окончательно капитулировать, она, однако, осмелилась сказать:
— Что ж, говорите, — и удержалась от того, чтобы помассировать свою руку, которую наконец выпустили из мертвой хватки.
В коротких и точных словах Кевин обрисовал последнюю волю Сильвестра Ролингса, закончив свою речь предложением брака, настоящего, не фальшивого, так как это единственный выход из создавшегося положения, который он видит.
Джилли не согласилась, она даже не изъявила желания обдумать это предложение, более того, не проявила такта, презрительно сказав:
— Если бы у вас была хоть малая толика гордости, вы бы безоговорочно отвергли это волеизъявление.
— Гордость — опора самодовольных хлыщей и награда дураков, — парировал Кевин раздраженно. — Кроме того, я не могу позволить себе поддаться эмоциям.
