Обескураженный столь резким отпором по столь несущественному поводу, Кевин изменил тактику.
— Договорились! — он многообещающе улыбнулся и дружески протянул ей руку. — Я буду звать вас Джилли.
Она опустила длинные темные ресницы, прикрыв веками невинные круглые голубые глаза, и уставилась на его руку, словно это была ядовитая змея — одна из тех, что встречались ей в полях. Отвернувшись и отойдя в противоположный угол комнаты, она ответила гневно:
— Нет, не будете. Я не разрешаю называть меня так, как ко мне обращаются мои друзья.
С трудом сглотнув и ощутив живейшее желание свернуть этой упрямой ослице голову и таким образом покончить с любой возможностью овладеть ею и всеми ее фатальными прелестями, он почти пропел в ответ:
— Вы заставили меня растеряться, дитя мое. Как же мне называть вас?
— Вы можете называть меня мисс Форчун. Сильвестр дал мне эту фамилию — всего лишь одна из его многочисленных шуточек, но на первый взгляд весьма уместная.
Она обернулась, чтобы снова оказаться лицом к лицу с собеседником.
— Я ведь несчастье[3] для вас, кузен Кевин?
Все шло не так. Она не только не уступила ни пяди лучшему мастеру словесных баталий на Британских островах — она заставила его испытать чувство вины за то, что он решился на эту неблаговидную сделку.
— Я буду называть вас любым именем, какое вы выберете, — быстро ответил он, чтобы у нее не возникло впечатление, будто он растерялся. — Только, пожалуйста, поверьте мне — я хочу, чтобы мы стали друзьями.
Джилли уперла руки в бедра, как недавно в библиотеке.
— Ну и шуточки у вас, сударь, — сказала она с величайшим презрением. — Граф собирается подружиться с незаконнорожденной служанкой. Как великодушно с вашей стороны, милорд!
Она смерила его взглядом с головы до ног, а затем весьма невежливо усмехнулась:
— А не пошли бы вы ко всем чертям, Кевин, старина?
Джилли повернулась было к дверям, но неожиданно была схвачена мертвой хваткой за руку повыше локтя и весьма бесцеремонно развернута на 180 градусов. Несвойственное, вообще-то, графу мягкосердечие сыграло с ним злую шутку и едва не заставило совершить роковую ошибку. При выработке тактики он отдал приоритет интересам Джилли, а не своим собственным. Непобедимый Кевин Ролингс, мечта всех лондонских дебютанток, давно уже взял себе за правило не думать о чувствах женщин. Именно это делало его холодное обаяние неотразимым.
В тех кругах, где он вращался, — как высших, так и низших — не было нужды в доброте. Леди не нуждались в нежности и заботе, ибо представляли собой либо умных куртизанок, прошедших огонь и воды, либо матрон общества, состязательниц в светских крысиных бегах, либо отлично защищенных, обожаемых маменькиных дочек. Внутри этих групп он находил все женское общество, в котором нуждался, и старательно избегал незащищенных одиночек, подобных Джилли.
