Для подъема на верхний этаж лестницы устранены в пользу пандусов.
Ты катишь себя по ним, как гаубицу среднего калибра, и в отчаянии прокручиваешь маршрут назад, к разноцветной старательности потешных войск.
В Артиллерийском музее, в Кронверке, надо рвом которого казнили пятерых под жестяную дробь барабанов, женщины понимают, что такое обида мальчишки: узнать, что необитаемых островов не осталось.
После этого влюбляешься в жуткий Обводный канал. Кирпичные красные трубы. Американские железные мосты. Путиловский гудок. Точка отсчета. Когда московский поезд проезжает Обводный, значит, можно одеваться и выходить из купе.
Или вот еще: лебединое озеро.
Это в Приморском парке Победы. Немыслимый канцелярит – функция охранительная. Чашища мертвого стадиона имени Кирова. Подниматься на роликах кругами к его вершине, откуда – залив, лодки, новостройки, два сухогруза и Кронштадт на горизонте. Пометить в памяти: «Зайти в муз. – кварт. Кирова на Каменноостровском. Чучела, мебель, выст. детск. рис. «За детство счастливое наше спасибо, родная страна».
Молодое, спортивное место. Гимназисты в белых брючках в лаун-теннисном азарте. Байдарки. Яхт-клуб. Роллерблейдеры.
Я ныряю в березовую рощу к озеру, где от ступеней ложноклассического, как шаль Ахматовой, павильона, можно кормить доверчивых лебедей.
Никто вам не скажет про это озеро.
Пот капает с лица, разогретого кружением по стадиону.
Зигфрид кормит левой рукой лебедей, а правой набирает sms Одетте.
ЛЕНИНГРАД
Кстати, о любви.
Я знаю скорость петербургского исторического пищеварения.
Здесь люди превращаются в воспоминание раньше, чем встречают вас на перроне.
Моей жене уже не хватает того чистого пустоватого города, со строгими необветшалыми фасадами, каким был Ленинград.
Я тоже тоскую теперь по нему.
Там действовала таинственная «Система» – структура, не имевшая структуры и сфер приложения.
Мальчики и девочки, с хэйрами и бисерными фенечками, собирались («тусоваться» слетело на язык году в 1985-м) на углу Стремянной и Поварского, где была гостиница «Париж», где встречались Тургенев и Виардо (умоляю, не проверяйте). Дом был разрушен авиабомбой, образовался пустырь.
С еще одной дверью в другую реальность.
Системщики это чувствовали, и спешили обменяться самиздатовским Бродским до того, как его издадут.
Меня приводила туда Баба Фима – густоволосая девушка со вскинутыми бровями, работавшая курьером в журнале «Аврора», где я тоже работал и жил, отвинчивая по ночам боковину банкетки в кабинете редактора и пододвигая стул для устройства ложа.
