Мария Алексеевна не хотела думать об этом и считала, что нельзя упускать счастливого случая поучиться у «милостивцев» Львовых. Кроме того, она надеялась на свои руки и на помощь сверху — ей советовали обратиться к императрице с просьбой о пенсии: при жизни Андрея Прохоровича его заслуги были забыты, а после смерти, авось, о них вспомнят.
Это были напрасные надежды. Прошение на имя Екатерины II, полное жалких слов о «крайней бедности», ее «жесточайших следствиях», с униженными просьбами пожаловать «на пропитание наше... что вашему величеству всевышний бог на сердце положит», осталось без ответа.
Никакого ремесла Мария Алексеевна не знала. Священник посоветовал ей читать псалтырь по покойникам — ведь она была умудрена грамоте. И вдова председателя губернского магистрата стала ходить по дворянским и купеческим домам.
Ученье Крылова пошло с перебоями. Мальчику приходилось сидеть дома, нянчить братишку. Бывать у Львовых стало неприятно: там на него косились — ведь его мать, по их мнению, занималась не достойным для нее делом. Как-никак ее муж был офицер, чиновник, дворянин.
В том же году в Твери открылось училище для дворянских детей. Мальчик мог бы продолжать свое ученье. Но для этого нужны были средства. И вместо школы Крылов пошел в магистрат.
Казенная служба открыла маленькому подканцеляристу не знакомую ему сторону жизни: темные нравы екатерининских судов, безнаказанные злоупотребления власть имущих, поголовное взяточничество чиновников. Тут он мог убедиться, что веселые анекдоты и сказки о торжестве правды и добра были лишь утешением в тяжелой жизни тех, кто эти сказки выдумывал. Он видел, что богатый и сильный всегда остается правым, а бедный и слабый несет наказание. В магистрате часто разбирались дела о бесчинствах тверских помещиков, о мошеннических проделках местных купцов, но всесильная взятка превращала виновных в невинных, а ложь в правду.
Крылов был отдан под начало повытчику, злому и грубому человеку. Повытчик нередко ловил своего подчиненного за пустым занятием: подканцелярист портил бумагу, исписывал ее французскими словами, цифрами и какими-то непонятными значками, либо рисовал каких-то человечков и чортиков. Повытчик ругался, укорял в нерадении к казенному добру и, увидев однажды, что мальчик читал на службе книжку, строго-настрого запретил приносить книжки в магистрат. Как ни остерегался Крылов, повытчику все же не раз удавалось поймать его на месте преступления. Тогда книжка превращалась в орудие наказания: подканцеляриста бивали этой книжкой по голове и по плечам. Сироту учили уму-разуму.
