Страстное отношение Константина к спорам в партии его удивило и восхитило. Да и разве можно относиться равнодушно к этим разногласиям, если даже самое умаление глубины их представляется Константину преступлением? И Саша по-новому вспоминал спор в землячестве. Да ведь спорили-то о том, какой будет русская революция! Речь шла о судьбе русского государства, а значит и о судьбе грузинского народа. Александр считал себя сочувствующим революционерам, всем революционерам вообще. Но после встречи с Константином это «вообще» уже представлялось наивным. Нет, теперь Саша знал: он сочувствует таким людям, как Константин. Но ему хотелось, чтобы с ним поговорили, убедили его… Он с нетерпением ждал воскресенья. Дождался, отправился в Навтлуг, — и все шло так, точно не было встречи в духане на Давидовой горе. Та же внимательная тишина в классе, и Лена смотрит, как обычно, холодно и спокойно, черные брови вопросительно приподняты, и Давид, вызванный к доске, делает свою обычную ошибку, путая дательный и творительный падежи… О Константине ни слова, ни намека, точно и не было его. «Что ж, — с досадой подумал Александр, — и я тоже не буду о нем спрашивать… Да и все понятно без всяких вопросов. Какое дело революционерам до какого-то недоучившегося студентика Саши? И что он есть, этот Саша? Возьмет и пойдет служить к Саникидзе приказчиком, а потом женится на Русудан и станет еще главою фирмы. А то можно поступить в Закавказское управление земледелия и землеустройства на жалованье сорок восемь рублей в месяц — надеть фуражку с кокардой! Или чего доброго исполнить просьбу матери, отправиться в Питер и разыскать своего крестного отца Александра Федоровича Розанова. Крестный отец — это не только у грузин, это и у русских кое-что значит. Для того чтобы жить как все, есть множество дорог, и все они перед тобой. Какая другая дорога грезится тебе?..»
Так лениво и зло думал Александр, когда через день после воскресной школы, то есть во вторник, около часу, шел по Головинскому проспекту. Он глядел на быстро сменяющиеся, освещенные ярким солнцем, большей частью знакомые ему лица и не видел их. Александр почти вслух назло себе бормотал эти обидные для себя речи и вдруг почувствовал, что кто-то идет рядом с ним. Он вздрогнул: с ним рядом в своей выцветшей технической фуражке с молоточками шел тот самый человек, с которым Александр мысленно разговаривал столько раз то преданно, то обиженно, — это был Константин. И когда пораженный и обрадованный Саша хотел остановиться посреди тротуара, Константин взял его под руку и легонько подтолкнул вперед.
