Поведение царя вышло за рамки дозволенного. Но больше всего Наталью Кирилловну тревожили постоянные походы в Немецкую слободу, куда Петра водил Лефорт, с которым он познакомился у дома Монсов. Лефорт был на шестнадцать лет старше Петра и приехал в Россию в двадцатилетнем возрасте для прохождения военной службы. Именно он и представил молодому царю Анну. Как оказалось, Петр и Лефорт были схожи характером. Лефорт слыл искусным и неутомимым солдатом, славился гостеприимством и был горьким пьяницей — именно эти качества высоко ценил царь.
Петруша часто бывал в доме золотых дел мастера. Внутри всегда было чисто и аккуратно, пахло свежестью и лимонной цедрой. Анна в накрахмаленном платье выходила встречать его. Он широко улыбалась и подавала руку для поцелуя.
— Добрый день, Питер, — тихо говорила она, и глаза ее при этом сияли таинственным светом.
За долю секунды до того, как она опускала взор долу, Петр мог заметить озорные вспышки.
Потом обычно появлялся сам хозяин, благовидный старик низкого роста, морщинистый, но с прямой спиной. Он церемонно кланялся и приглашал Петра за стол.
В гостиной царя обычно встречала мать Анны.
Матильда, так ее звали, была женщиной строгих нравов. Она тщательно следила за внешним видом, с умом вела хозяйство и вообще была умнейшей женщиной. Видимо, Анна именно у матери позаимствовала свою красоту. Хоть Матильда и была уже в преклонном возрасте, глаза ее все так же были живы и горели огнем. Руки ни минуты не были без дела: мать Анны либо вязала, либо вышивала, либо подавала на стол. Все ее существо, казалось, было пропитано энергией. Тело ее не знало усталости. Она горделиво шествовала по гостиной, отдавала распоряжение девкам хорошо поставленным голосом, и даже взмах ее тонкой, сухой руки выглядел величественно.
У Анны также был младший брата — Виллим. Петр сразу полюбил его и доверялся ему во всем.
Такова была семья Анны Монс, возлюбленной царя.
Петр как с цепи сорвался. Почти каждый вечер, если не устраивался очередной загул, они с Алексашкой седлали коней и неслись в проклятый трактир, и дебошам их числа не было. Уже среди бояр разговор темный пошел о том, что немцы поганые-де истинного царя к себе сманивают, прельщают красотой коварных девок, опаивают, губят. «Что же это с землей Русской будет, если царь вырядился, что твой шут гороховый, в иноземное платье, которое разве только бабе пристало носить!», — шептали они. Да и в народе пошли толки.
