не сходилось. Король был голым . Некоторые критики говорят, что это история о Человеке, сражающимся с Судьбой или Богом, потому что это самые большие вещи, у которых есть названия . Современным эквивалентом их версии трагического героя Ахаба был бы мужик, который зашёл в кафе и застрелил тридцать человек из-за царапины на его машине. Вот Ахаб. Говорить, что "Моби Дик" великая книга в соответствии с таким взглядом, так же нелепо, как защищать того стрелка из кафе, возвышая его до какого-то великого мистического измерения. Это абсурд.
Это было определённо многовато для её восприятия; она была слишком проницательна, чтобы не увидеть своё имя в списке моей обвинительной речи.
– И однако, ты говоришь, что это великая книга.
– О, да, за пределами чисто литературного величия. Вот что я говорю. Это было одним из самых больших удовольствий в моей жизни – открыть эту книгу и её автора.
– Ну, не заставляй меня ждать. Что такого ты увидел, что пропустили все остальные? Что это за ключ, который открывает "Моби Дика" и превращает его в совершенно другую книгу?
– Капитан Ахаб был в здравом уме. В более здравом, чем обычно. Радикально здравом.
Несколько мгновений она пристально смотрела на меня, чтобы понять, серьёзно ли я говорю. Наконец, она медленно заговорила.
– Я никогда не слышала правдоподобных аргументов в пользу здравомыслия Ахаба. Некоторые пытались, но это всегда было похоже на квадратную затычку в круглой дырке. Не могу себе представить интерпретацию, где капитана Ахаба можно воспринять как здравомыслящего человека.
– Знаю, – ответил я, – но я могу. Я абсолютно чётко это вижу. "Моби Дик" это как открытка, посланная нам Мелвиллом. До сих пор все полагали, что это игра его воображения, выдуманное место, но это не так. Это реальное изображение реального места, и я узнаю его, потому что был там.
Мэри молча слушала меня. Она начинала немного волноваться. Книга Мелвилла, с которой она так долго была прекрасно знакома, которая была значительной частью её жизни, очень близкой её сердцу, начинала выглядеть не такой уж знакомой, возможно, даже немного враждебной.
– Герман Мелвилл составил карту, – продолжал я, – запредельного, о чём никто и подозревать не мог. Это совсем не то, что думают, это даже близко не похоже на то, что думают.
Мы с дочерью Мэри вместе ходили в школу танцев в те времена, когда ещё оставляли зубы под подушкой. Мы носили белые перчатки. Она была первой девочкой, которой я кланялся, а я был первым мальчиком, которому она делала реверанс. Мэри тогда назвала меня своим красавчиком. Теперь её красавчик вырос во что-то непонятное и, может быть, не такое красивое, которое сидело напротив неё прекрасным вечером, созерцая яхты в порту, и рассказывало ей о том, что она никогда не видела того, на что она наиболее пристально смотрела; что даже сейчас, когда её дети выросли, муж давно умер, а жизнь подходит к завершению, её путешествие может только начинаться. Она волновалась не оттого, что чувствовала начало чего-то нового, но скорее из-за того, что обычно предшествует началу. Жизненные циклы не совпадают с циклами тела. Это может стать абсолютно новым миром, абсолютно новой жизнью в любом возрасте, но перед тем, как принять новое, мы должны отпустить старое.
