– Все будет хорошо, – откуда-то издалека уверила его Маруся и задела подолом платья, выходя в коридор. – И я вам совсем не нужна.
– Много ты понимаешь! – разозлился он и посмотрел на свое мрачное отражение в зеркале.
Певички в гримерке давно не было, ее голос едва долетал из зала, а он все хмурился и сжимал кулаки. Ее необъяснимое упрямство сводило с ума и отодвигало на задний план яркую Люськину красоту. И чем сильнее Маруся упрямилась, тем больше усилий он прилагал. Почти месяц он был свободен и доволен своей жизнью, но стоило ее увидеть – и вечер коту под хвост.
Дмитрий Алексеевич вернулся за столик, словно забыв про сцену, и через десять минут этого испытания подцепил недоумевающую Люську под локоть и увел из ресторана, устав ждать три месяца, когда она вернется в его постель.
А утром поскребся в Марусину дверь, как потерявшийся пес. Она открыла слишком быстро, после первого звонка. Темные круги под глазами, вертикальные морщинки между бровями и сжатые в линию губы выдавали бессонную историю прошедшей ночи. Он буркнул «привет!», а она без слов посторонилась, пропуская его в квартиру, и сразу же ушла на кухню, пока он деловито осматривал беспорядок в комнате, подмечая скомканные бумажные платочки на тумбочке, небрежно брошенную ночную рубашку в изголовье, приоткрытую дверцу шкафа и увядшие цветы в вазе на подоконнике. Из кухни вкусно тянулась струйка кофейного запаха, занавеска качалась от сквозняка, и невидимая Маруся то и дело открывала дверцу холодильника, как будто у нее неожиданно завелась еда.
Он подошел к окну, отдернул занавеску и потрогал сухой розовый бутон.
– Кто тебе цветы носит?
– Я завтрак сделала…
Она заговорила прямо за его спиной и, когда он обернулся, не шарахнулась, как обычно. Босиком на полу она казалась такой маленькой и беззащитной, что хотелось взять ее на руки. Просто поднять и подержать.
– Почему ты открыла дверь?
– Я и раньше…
– Не боишься, что я…
– Боюсь! – кивнула она, не дослушав его опасного признания. – Но вы же меня не обидите?
– Ты как ребенок, честное слово. Называй вещи своими именами.
– Я взрослая, – насупилась она. – И у каждой вещи может быть множество имен. Я говорю на своем языке, а вы на своем. Но вы же поняли…
– Я много чего понял, – оборвал ее Дмитрий Алексеевич, не привыкший играть в такие игры. – Не знаю, станет ли тебе спокойнее, но я вчера тебя обманул…
– Смешной вы! – вдруг сказала Маруся на его попытку соврать, и было видно, что ей нисколько не смешно. – Я не знаю, почему вам кажется, что со мной… ну, что я… Во мне нет ничего особенного, даже жизни не осталось. Я – чужой охотничий трофей, шкурка убитого зверька, я не нужна вам в вашей шикарной коллекции побед.
