.
Завадовский действительно любил императрицу, и она была привязана к нему. Однако их разделяла не только разница в возрасте, но и принадлежность к совершенно разным европейским культурным традициям. Если живая и веселая Екатерина могла по праву причислить себя к поборникам французского Просвещения, то мягкий и мечтательный Петр Васильевич стоял ближе к новой волне сентиментализма. Он при всем желании не мог развеять скуку своей покровительницы, т. к. скучал и печалился сам. Его скука была не временным преходящим настроением, а как бы постоянной составляющей души. «Новостей ты не хочешь, - писал он во время своего фавора С. Р. Воронцову, - поверь, что я их меньше всех знаю и последний в городе сведаю, ежели б что и было. Ты знаешь, что я люблю упражняться моим делом, но здесь я не имею никакого. И так всегда один, время иногда провождаю, читая книги, однако ж не больше в голове остается, как воды, решетом почерпнутой… Чтоб я всем сердцем был доволен, этого сказать не могу, но сравнивая себя с теми, которые меня ниже, благодарю за все бога… Я ничем не могу истребить скуки, которая весь веселый нрав во мне подавляет» {168}.
В период близости с Потемкина в 1774-1776 гг. императрица, иногда просыпаясь в 6 часов утра, видела шторы на окне кабинета ее возлюбленного отдернутыми, а его самого погруженного в работу. Возможно, Григорий Александрович вызывал особую неприязнь Завадовского именно в силу своей кипучей энергии и широко известного в Петербурге остроумия. Со светлейшим князем Екатерине бывало невыносимо тяжело, но не скучно. Едва войдя в фавор, Петр Васильевич сблизился с политическими противниками Потемкина - сначала с Орловыми, а затем на много лет связал свою судьбу с группировкой А. Р. Воронцова. Пока возле императрицы пребывал враждебный Потемкину вельможа в случае, проводить подготавливаемые князем мероприятия для реализации [48] «новой системы» в делах с Крымом и Турцией было несподручно. Не даром выгодное для России дело о некрасовских казаках так долго не имело решения. Поэтому Потемкин воспользовался первым же случаем, чтоб отдалить от Екатерины кареглазого малороссийского мечтателя.
Заметив, что императрица начала грустить и избегать общества Завадовского, Потемкин на правах «старого друга» попытался выпытать у нее причину охлаждения к фавориту и, видимо, довольно резко отозвался о Петре Васильевиче. Ответом ему стала записка Екатерины, в которой она старалась защитить Завадовского от нападок князя. «Как слепой о светах судит, так судишь о положении человека, которого не ведаешь мысли. Мне скучно, это правда; из доверенности я Вам сие открыла, и более сама не знаю за собою»
