Полседьмого утра я шла на работу, и настроения у меня не было. Не знала, как мне провести урок с той же группой, что была у меня в понедельник. Постояла немного у скульптуры льва и вновь завернула к шпилю университета. Лестница привычно подняла меня в мастерскую.
И здесь, и в Здании, и дома, — везде я обитала на последнем этаже, как можно ближе к небу и солнцу. Так само вышло.
Повесила пальто, переобулась, приоткрыла окно и раздвинула все шторы. Весенняя свежесть прогулялась вместе со мной по кругу вдоль полок с книгами. До восьми времени хоть отбавляй, а мысли о предстоящем уроке не шли в голову, наоборот, уплывали вслед за сквозняком. В конце концов, поставила стул на середину аудитории, села и решила докопаться до плохого настроения… только бы найти источник, и перекрыть капающий раздражающими капельками кран.
Ученики, не ответившие в прошлый раз на вопрос? Нет…
Сыщик? Кто будет выполнять его работу? Нет…
Здание могут снести? Возможно…
Анна, не знающая, что же ей нужно? Нет…
Рисунок поцелуя? Возможно… А почему?
В каморке этот рисунок я оставлять не стала, свернула, запрятала в сумке и забрала. Пользуясь одиночеством, я решала вновь на него посмотреть, и для сравнения достала "Портрет идеального мужчины". Одного взгляда было достаточно, чтобы достать причину настроения из подполья: всё изображала я, но одно не шло в сравнение с другим.
Уже несколько лет подряд я рисовала узоры. Утратила как‑то интерес к жанрам и пошла по лёгкому и любимому пути, начав рисовать и придумывать только переплетения, орнаменты и всяческие вензеля. Я могла невообразимо запутать любую линию, оставляя её чёткой и лаконичной, не теряя центра композиции, не перегружая глаз. Рука не дрогнет, эта линия не прервётся, не сделает нецелесообразного шага в сторону. Чистота исполнения была отточена мною настолько, что я гордилась собственным усовершенствованием. Гордилась, да… Я громко и разочарованно вздохнула. После такого долгого простоя портрет Тристана дался мне очень трудно, я всё забыла, оказывается. А рисунок, сделанный в каморке отнял у меня десять секунд, и Тристан на нём как живой, словно вот — вот шевельнётся. Вздрогнувшая линия, смазанный краешек, несколько штрихов без прорисовки всех деталей, и это — он. Искусство одного очень вдохновенного момента. Истинный. Настоящий. Не смотря на то, что это были мои руки, моё умение, так нарисовать я никогда не могла.
— Творчество в душе, — горько констатировала я, разглядывая всё пристальней оба рисунка, — а пальцы лишь инструменты.
