Он обратил к своему гостю те грани своего характера, которые были малоизвестны.
— Чудесный вечер, — сказал он. — Я никогда не видел ничего прекраснее.
— Я тоже, — последовал ответ.
Оба замолчали. Каждый погрузился в созерцание и забыл своего собеседника. Прайс устремил взор в сторону острова Филиппа, гость — в небеса.
Вдруг тишину нарушил детский голос. Крошечная фигурка в белой рубашонке выскользнула из дверей и позвала отца:
— Папа! Где ты, папочка?
— Здесь, сынок! Как нехорошо. Ты еще не спишь?
Малыш, переступая босыми ножками, доходит до середины веранды и, остановившись подле отца, протягивает к нему ладошки, желая, чтобы его взяли на руки.
— Я не хочу спать, папочка, пока не скажу новую молитву.
— Новую молитву?
Суровый комендант наклоняется и берет мальчика на руки. Будь он на месте этого отца, думает гость, он бы постеснялся повторить за сыном эти слова; положение правителя, обладающего неограниченной властью над тысячью рабов, не вяжется с ролью родителя, выслушивающего, как дитя невнятно лепечет молитву. Однако Джон Прайс думает иначе. У него есть недостатки, но он не боится ни бога, ни черта, ни людей, — только трус притворяется, что ему важно мнение других. Пусть весь мир явился бы сюда, он, Джон Прайс, все равно поступил бы так же.
— Да, папочка, новая молитва. Меня Дэнни научил, только не велел никому говорить, кроме тебя.
— Хорошо, дружок, начинай.
Ребенок выскользнул из сильных рук и стал на колени на голых досках веранды.
— Значит, вы полагаете, что ребенка нужно воспитывать по правилам, даже если это не всегда ваши правила, а, Прайс? — засмеялся гость.
Хотя доктор Хэмптон в то время и стоял по службе выше Прайса (так как Малое Провидение сорока тысяч душ — губернатор Земли Ван Димена — поручило бывшему врачу тюремного корабля выяснить «моральное состояние обитателей острова Норфолк»), гражданский комендант надменно заставил его замолчан..
— Я верю в религию, — сказал он, — для детей и каторжников.
Доктор добродушно, — ведь Прайс был полезным служащим, — отпарировал выпад:
— Которые в сущности те же дети, только постарше. Их, как и детей, надо кормить, укладывать на ночь, пороть, запирать. Но я помешал, — продолжай, мой мальчик!
— Я не ваш мальчик, я папин, — правда, папочка?
— Да, да. Ну, говори свои молитвы, сынок! Ты здесь простудишься. Может, ты лучше скажешь их маме или няне в комнате?
— Нет, папа. Потому что Дэнни велел мне сказать эту молитву тебе самому.
