— Я знаю то, я знаю сё… А как воровать, чтоб менты не нашли, ты знаешь? Нет! А вот говоришь!
Сашка начинал немного злиться — наверно, в глубине души он чувствовал горечь пропавших даром лет.
Бингер же, напротив, слушал профессора затаив дыхание. Иногда, для показухи, он вставлял какой-нибудь научный термин, как бы поправляя излишнюю простоту повествования Шевеловского, и, когда тот поддакивал, лицо Бингера приобретало важный вид…
Сейчас же тонкий, противный визг Бингера доносился из-под кресел, дополняя гул двигателей корабля и хрип уставшего материться Саньки. Звук в Барьере воспринимается по-другому. Он то режет тебя изнутри, то сверлит мозг. Невыносимо болят зубы. И спина. И уши. А запахи! Откуда они берутся? Пахнет сдохшей псиной, гнилыми овощами, горелым пластиком и еще какой-то гадостью. Дышать носом почти невозможно. Мы хватаем мерзкий барьерный воздух пересохшими ртами…
Не помню кто, скорей всего Сашка, сказал как-то, что этот смрад от нас. От мертвых нас. Потому что так долго жить нельзя…
Эскалатор медленно возносит нас к толстенной двери. Кругом еще суетятся инженеры. Они лазают по двигателям, как муравьи, подправляя там что-то, подкручивая, устанавливая ярко мерцающие датчики. Они как-то странно на нас смотрят.
У входа нас встречает Надин. Мило улыбаясь, делает пару шажков в глубь салона, приглашая войти. Нагловатый тип с золотыми зубами беззастенчиво пялится на обтянутый белоснежной формой бюст и тычет меня под лопатку. Да, ну и попутчики мне достались. Рядом стоит еще один тип. Сальные волосы растрепаны, мутный пропитый взгляд. Садимся словно в пригородную электричку.
Внизу подъехал черный ёджип. Из него вышли те двое, что согласовывали мое участие в полете. Даже с высоты видно, что лица у них хмурые. Почему-то появляется желание спуститься вниз и никуда не лететь. Ни в какую другую галактику. Пусть даже мне дадут Пулитцеровскую. Пусть возьмут в штат хоть в «Мировые Времена». На сердце неспокойно.
Но вот мы в салоне. Я откидываю голову назад. Стараюсь дышать глубже. Бояться нечего. Ведь усиленные защитные поля…
Звуки растаяли. Сознание словно всплывает из плотного клейкого тумана. Медленно, но бесповоротно уходит боль. Сначала из самого нутра, потом словно соскальзывает с кожи и, еще осязаемая некоторое время, отдаляется от тела.
Вот уже зашипели динамики. Пот струится с меня ручьем, попадая в глаза, но даже сквозь радугу я вижу поднимающиеся с пола фигуры.
