Сейчас у Инес с Габи как раз период вечной дружбы, и потому Габи таскается к нам каждый раз, как поссорится со своим муженьком, Аликом Дунским, то есть очень часто. Она приезжает без звонка и тут же начинает жаловаться на этого невыносимого Дунского, которого я никогда не видела, хотя знаю всю его подноготную. Но сегодня Габи не удалось открыть нам еще пару секретов своего муженька. Она впорхнула в дверь — за то Инес и называет ее стрекозой, что она не ходит, а порхает, — и застыла с открытым ртом, разглядывая нашу очаровательную семейную группу, — меня, прикрученную к стулу, и Инес с орудием пытки в руке.
«У вас тут что, репетиция казней египетских?» — наконец, выдавила она из себя.
При звуке ее голоса Инес, стоявшая спиной к двери, от неожиданности уронила машинку на пол, и та со звоном поскакала под диван. Инес секунду-другую пялилась на улетающую от нее машинку, а потом, будто пробуждаясь после глубокого сна, стала с ужасом переводить мутный взгляд с Габи на меня и с меня на Габи. Я поняла, что пришло мое время, и отчаянно зарыдала в полный голос.
«Отвяжи ее немедленно!» — перекрывая мой истошный рев, заорала Габи. Инес покорно попыталась развязать веревки, но у нее ничего не получалось — руки ее не слушались и пальцы дрожали. Можно было подумать, что это не она полчаса назад так быстро и ловко прикрутила меня к стулу.
«Скорей, скорей! Я сейчас уписаюсь!» — все громче рыдала я, заходясь в истерике. Выходило это у меня шикарно, я сама удивлялась, какой у меня актерский талант. Результат получился что надо — колени Инес подломились, и она, как ватная кукла, свалилась на пол, густо усыпанный моими разноцветными волосами.
«Отвяжи ее сама», — пробормотала она сквозь зубы и зачем-то начала сгребать обрезки волос в большую яркую кучу.
Габи попыталась меня отвязать, но не тут-то было — узлы, затянутые могучими пальцами арфистки не хотели поддаваться тонким лапкам стрекозы. Ей пришлось пустить в ход наш довольно тупой кухонный нож, и, получив несколько мелких царапин, я, наконец, отделилась от своего проклятого стула.
Первым делом я помчалась к зеркалу. Сначала мне показалось, что я похожа на ребенка с фотографии заключенных в лагере уничтожения перед самой отправкой в печь. Но, присмотревшись, я обнаружила, что мой новый облик не так уж плох — глаза огромные, ушки маленькие, носик острый, голая черепушка размалевана оттенками погибшей боевой раскраски.
Пока я любовалась своим отражением в волшебном стекле, Инес, не вставая с пола, завела свою любимую пластинку — за какие-такие грехи ей досталось это маленькое чудовище, то есть я?
