Но членам комиссии объяснить свои страхи она не посмела, хоть накатала при помощи Габи длинную телегу о моей преступной натуре. Хотя Габи была ужасно против всей этой затеи, она не осмелилась отказать Инес и отредактировала ее чудовищный поклеп на меня, в который та даже включила мой прошлогодний скандал в летнем лагере.
Узнала я все это, когда меня вызвали на комиссию, отбирающую преступных детей в интернат. Инес при этом не пригласили и даже запретили меня сопровождать. Мне очень не хотелось в это преступное заведение, и я надела на комиссию свое лучшее лицо, кроткое и наивное. Комиссия состояла из троих, или трех, надо спросить у Габи — двух красиво причесанных дам и одного немолодого лысого мужчины с седой бородкой.
Как только я увидела этого лысого с бородкой, я сразу решила работать на его симпатию — дамы вполне могли решить дело против меня, но такого пожилого и лысого нужно и можно было привлечь на мою сторону. Отвечая на их коварные вопросы, я смотрела только на него и видела, как он тает от моего чистого детского взгляда. В результате моих искренних ответов возник образ интеллигентного ребенка, затравленного жестокой матерью, — тут и притворства никакого не было, а сплошная правда жизни.
Комиссия была потрясена объемом моих познаний — я не скрыла от них, что читаю по-русски и пишу на иврите без грамматических ошибок. У них варежки открылись — варежки, это перчатки с одним пальцем, их носят только в России, — когда я стала пересказывать им содержание романов Диккенса и читать наизусть «Белеет парус одинокий». Но последний удар по своему хулиганскому образу, построенному враждебной матерью, я нанесла, посвятив комиссию в тайны русского авангарда. По-моему, все, что я им по этому поводу рассказала, было для них новостью.
В конце концов одна из дам спросила:
«За что твоя мать так тебя не любит?».
Тут я почувствовала, что настало время заплакать.
«Не знаю!» — сквозь слезы прошептала я, а они склонились над моими документами.
«Обратите внимание, ее мать недавно вышла замуж!», — сообщила главная дама, которая сидела в центре стола, и обвела остальных блестящими глазами.
«Ну и что с того?», — не врубилась вторая дама, настоящая идиотка, потому что даже я поняла, что с того. А лысый согласно закивал, пробормотав: «Да, настоящая драма», и попросил меня выйти из комнаты. Я вышла в пустой коридор и заплакала по-настоящему: я вся дрожала при мысли, что сейчас они меня отправят в этот закрытый интернат и это будет конец. И тут кто-то обнял меня за плечи — я испуганно обернулась и увидела Габи.
