Он умчался и мы остались одни, то есть втроем. От одного этого можно было бежать топиться в заросшем липкими водорослями озере Чотоква. Но вдобавок Инес закатила мне невообразимый скандал, прямо там, у ворот. Мне повезло, что вокруг были люди, и она постеснялась влепить мне пару оплеух, она только объяснила нам с Габи, какая она страдалица и как ей стыдно за свою дочь, которая вечно ее терзает и покрывает позором.
Голос ее поднимался все выше и выше, и я поняла, что еще секунда, и ее не остановят глазеющие на нас американские граждане — она взмахнет своей стальной ладонью и вмажет мне хорошую затрещину. Габи тоже это поняла и приготовилась схватить ее за руку, чтобы предотвратить побоище, но я-то знала, что стрекозиные лапки Габи ее не удержат.
И тогда, впервые в жизни, я ей не сдалась, — я проворно развернулась, нырнула за ворота и юркнула в уходящий от ворот трамвайчик. Я радовалась, что убежала и им теперь меня не догнать. Ведь у них нет опыта ежедневной прогулки к воротам, как у меня, — они не скоро сообразят, где останавливается следующий трамвайчик и где меня ловить.
Как только трамвайчик доехал до озера, я соскочила с подножки и поспешила убраться подальше от трамвайной линии, чтобы они не смогли увидеть меня из окна, когда будут проезжать мимо. Я понятия не имела, куда мне идти. Щеки у меня пылали и коленки подкашивались — ведь я совершила подвиг или, наоборот, ужасную глупость. Мне даже подумалось, что, может, всякий подвиг и есть ужасная глупость.
Я бежала по тенистой аллейке, не очень разбираясь, куда я бегу, пока не оказалась перед павильоном уродливых скульптур. Хоть в голове у меня мутилось, я все же сообразила, что в этом павильоне они наверняка не станут меня искать. Я заставила себя спокойным шагом пройти мимо охранника и стала делать вид, будто любуюсь скульптурами. Любоваться ими было трудно, но посмотреть на них было любопытно. Я обошла со всех сторон огромный каменный зад, над которым на железных плечиках для пиджаков были подвешены две каменные сиськи, и переключилась на собачьи головы, вырезанные кое-как из блестящего металла. Головы беззубо скалились друг на друга — ей-богу, я могла бы вырезать лучше, если бы мне дали кусок жести и хорошие ножницы.
И вдруг я услышала свое имя! Хотя американский голос из громкоговорителя произнес его по-американски «Свьетляна Гофман», я сразу сообразила, что говорят обо мне. Несколько раз произнеся «Свьетляна Гофман, Свьетляна Гофман», голос уступил место Инес:
