Быть может, Керенский, действительно, одумался и с ним можно будет работать. Слухи про нашу ссору распространились в публике, и кое-какие намеки появились в газетах. По моему требованию, Кабинет военного министра>{174} написал официальное опровержение, доказывая, что, наоборот, мною очень довольны. Но даже участие Терещенко, по-видимому, стало известным. Сужу по тому, что, совершив однажды поздно вечером объезд города на машине броневого отряда, и при возвращении в штаб, проезжая мимо фасада Министерства иностранных дел, я услышал из уст автомобильного офицера забавное предложение: «А не прикажете ли выкатить пару броневиков и хорошенько обстрелять это учреждение?» Отказываюсь от любезного предложения.
Другой результат всех этих слухов проявился в том, что как-то ночью получаю таинственное приглашение на закрытое заседание главарей казачьего съезда на Надеждинской. Ничтоже сумняшеся, еду. Они меня просят осветить им политическое положение. Говорю, что раз заседание келейно, то я могу по дружбе это сделать, и весьма откровенно выкладываю им многое. Они очень благодарят, но, видимо, я на них нагнал некоторую тоску. Очевидно, огромное большинство Керенского недолюбливает, но последние его сторонники убеждаются в его непригодности на роли «спасителя Отечества». Кое-кто из более горячих голов говорит о необходимости грозного протеста от лица всего казачества. Указываю на вероятную бесполезность такого шага, соединенную с опасностью попасть в контрреволюционеры, хотя, конечно, попытка не пытка. Мое всегдашнее мнение таково, что в столице им нельзя ничего сделать и что главная их задача — охранять объединенное казачество от проникновения большевизма. Представители молодежи, по-видимому, ожидали от меня более энергичного поощрения на решительные действия. Однако, расстаемся с массой взаимных любезностей.
После большевистского восстания произошли перемены в правительстве. Керенский вытурил Переверзева, не знаю в точности, за что, быть может, за обнародование шпионских документов, столь сильно скомпрометировавших господ большевиков. Во всяком случае, я по телефону выражаю ему свои симпатии, говоря, что, вероятно, и я сам скоро уйду с арены за борьбу с темными силами. Об уходе князя Львова и вознесении Керенского в председатели Совета>{175} я узнал довольно странным образом: вошел ко мне в кабинет прокурор Синода Львов>{176} и торжественно заявил: «Наша взяла». Никак я не мог сначала уразуметь, что сей государственный муж разумел под словами «наша», и был крайне удивлен, выяснив, что победа Керенского соответствует заветным стремлениям обер-прокурора.
