В последний год перед гитлеровским нападением были приняты указы президиума Верховного совета СССР (они, как правило, писались Сталиным и лишь подписывались «всесоюзным старостой» М.И. Калининым), чрезвычайно строго регламентировавшие труд рабочих и служащих. Рабочая неделя была увеличена с 5 до 6 дней, а рабочий день — с 7 до 8 часов; судебная расправа ожидала даже за 15-минутное опоздание на работу. Газета «Правда» в передовой статье от 3 августа 1940 г. «Внешняя политика великой страны социализма» реализацию одного из таких указов, датированного 26 июня 1940 г., поставила в непосредственную связь с тем, как «учит нас товарищ Сталин, — нужно держать весь наш народ в состоянии мобилизационной готовности». Что это означало, растолковал через несколько дней тот же центральный партийный орган в передовой «За высокую дисциплину труда в колхозах». Требование «необходимости крутых мер» против лодырей, тунеядцев, «сидящих на шее колхозов», газета дополнила примером: передовики производства на селе встают «рано утром, до 5–6 часов, и кончают работу в поле после захода солнца. Они разумно используют каждый час, не теряют ни одной минуты»>{57}. Работа от рассвета до захода солнца — это 12 часов рабского труда. Деморализующие последствия сталинских репрессивных указов не заставили себя ждать>{58}.
Установка свыше «держать весь наш народ в состоянии мобилизационной готовности» (в постсоветское время неустанным пропагандистом этой сталинской установки является писатель А. Проханов) естественно вытекала из присущей российской истории и доведенной при советской власти до предела базовой дихотомии — когда в подходе к внешнему миру во главу угла ставится различение «свой — чужой».
Свойственное в принципе любому обществу, говорится в исследовании «Левада-центра», в нашем российском случае «оно принципиально, конститутивно и поддержано разными институтами — в первую очередь институтами власти». Такими архаичными отношениями, говорится далее в исследовании, «пронизано все общество, они закреплены в государственной идеологии, легитимируют власть и составляют основу ее авторитета. Обусловленная историей приверженность к таким отношениям ведет к изоляционизму, к острому недоверию к внешнему миру и к особым способам интеграции общества — оно интегрируется по отношению к любым чужим»>{59}. Так оправдывается внешняя политика, исходящая исключительно из сугубо эгоистических, экспансионистских расчетов. Это особенно верно для сталинского режима, когда и произошло становление советской тоталитарной системы как таковой.
