— Ну я пошла! — бросила она мне безразлично.
Теперь ей никто не мешал, и она, держа револьвер в обеих руках, большими пальцами взвела курок. Моя пушка тоже была наготове, она смотрела в ее большие глазки… точней, между ними, но жизнь не кино! А я не Сталлоне — нажми кто-то из нас на крючок первым, имелись все основания предположить, что второй успеет повторить этот незамысловатый жест. Собезьянничать. Нас разделяло не больше трех метров.
— Ну я пошла, — повторила она, сделав маленький-маленький шажок вдоль стенки.
Глухо застонал Гаррик, неожиданно заголосил Василиваныч. Я не обращал на них внимания. Не мог позволить себе излишней наблюдательности. Разряженный револьвер Василиваныча валялся на полу, а девочка, должно быть, сжимала в руках ствол Гаррика.
— Иди, иди, конечно! Иди… — как можно нежнее разрешил я, не опуская револьвера. — Только, пожалуйста, не стреляй. И скажи мне, зачем Василиваныч поднял эту пальбу, на что он рассчитывал?
Она нервно облизала губы. Но среагировала:
— Когда я стреляла ему в руку, мы думали, на этом все кончится. Но потом вы раскусили его на заводе рядом с моим домом, так он сказал… Мы свалили сюда, но я вспомнила, что когда вызванивала тебя — а мы хотели или… ну… убить… тебя, или… сделать так, чтобы этого старичка… ну… тебе приписали.
Удивительно деликатно, с заминочкой было это сказано! Я отступил на шаг, позволяя ей проскользнуть по стеночке. Пусть идет, красивая, пусть идет… Пусть катится, но вместе с револьвером!
— Вот, и Вася сказал, что вы с Гарриком вычислите адрес, но придете без милиции, чтоб сенсационный материал написать самим в его еженедельнике. Ну и он сказал…
Он сказал нечто нецензурное. Непечатное и непереводимое. Бедный раненый фанатик голосил и до этого момента — десять секунд сплошного рева никак не могли успокоить нас с перекрикивавшей его Настей, револьвер так и плясал в ее ручках… черт, если это действительно пушка Гаррика, то, выстрели она, и я буду крайне непривлекательно выглядеть в морге, он-таки сработал свои разрывные пули, дырища в правой руке Василиваныча чего стоит!
— Поднимите же меня, суки, я же ранен! — заорал раненый, устав выть и материться. — Кровь же течет!
Мы даже не улыбнулись. Мы с Настей продолжали смотреть друг на друга в три глаза — парой собственных плюс черный зрачок револьверного дула.
— Что он сказал?
Она сделала еще пару маленьких шажков.
— Чтобы вас тут убить, — туманно пояснила она. — Тебя из револьвера твоего друга, а его — из Васиного. Мы не знали, что и у тебя пушка есть. Да…
