Маргарет Хохенберг советовала Мэрилин вести дневник, чтобы записывать в него любые мысли. Мэрилин не последовала ее совету. Дважды она покупала красивые дневники с мраморными разводами на обложке, но страницы оставались пустыми. Ей никогда не хватало дисциплины и регулярности, чтобы что-либо записывать. Она стыдилась своего почерка, орфографии и пунктуации — говорила, что они жуткие. Кроме того, дневник слишком принуждал к постоянству. Зато она составляла списки трудных слов, которые выписывала из словарей, таких как абазия, абсурд, абсолют, аддикция, адюльтер, акроним, аллюзия, или же простых, но загадочных — холодный, родитель или Я. Также среди ее документов и предметов, которые следователи не унесли при первом обыске комнаты, в которой она умерла, были найдены листки бумаги. Их было немного. Большинство исчезло еще до прихода полиции, что, по мнению некоторых, подтверждало предположение об убийстве.
Самые давние заметки относятся к 1955 году, когда она училась в актерской студии.
«Моя проблема — отчаяние в работе и в жизни. Мне надо начать бороться с ней все время, работать более упорно, чтобы работа стала важнее, чем отчаяние…»
«Сыграть сцену — все равно что раскупорить бутылку. Если нельзя ее открыть одним способом, надо попробовать другой или, может быть, отказаться от этого и взять другую бутылку. Ли не понравилось бы, что я так говорю…»
«Как и почему я могу играть (а я не уверена, что могу), вот это мне надо понять. Пытка — не говоря о ежедневных неприятностях — боль, невозможно их объяснить кому-то другому…»
«Как мне заснуть? Как этой женщине заснуть? О чем она думает? Почему о часах перед рассветом говорят «короткие часы», ведь они самые длинные?..»
«Чего я так боюсь? Я прячусь, чтобы избежать наказания? Либидо? Спросите у доктора X».
«Как мне научиться говорить на сцене естественно? Надо, чтобы волновалась не актриса, а персонаж. Мне надо научиться доверять своим противоречивым импульсам».
Голливуд, Сенчури Сити,
бульвар Пико
июнь 1960 года
Мэрилин отпраздновала свой тридцать четвертый день рождения в Голливуде, у Руперта Алена, своего агента по связям с общественностью и друга, в его квартире на Сибридж-плейс. Весь вечер она беседовала с драматургом Теннеси Уильямсом и его грозной матерью Эдвиной.
Очень встревоженная приближением этой даты, она вновь начала сеансы со своим спасителем. «Это повторяется, — говорила она Гринсону, — я все время возвращаюсь назад». Иногда у нее было впечатление, как будто она поет свою жизнь под музыку, постоянно повторяющуюся, с трудом попадая в такт. В студии «Фокс», ожидая съемок одной из последних сцен «Давай займемся любовью», Мэрилин написала на клочке бумаги: «Чего я боюсь? Что не смогу играть? Боюсь своего страха сцены? Я знаю, что могу играть, но я боюсь. Я знаю, что не должна бояться. Но не бояться значило бы вообще не быть».
